будет называть и считать своим настоящим домом лондонский особняк, из которого за свои годы не разу не уезжала. Ещё долго она, уроженка Лондона, верно, будет задавать вопрос о возвращении домой, а он будет терпеливо её объяснять, что дом её отныне в Ливерпуле, и поступками доказывать это, создавать вокруг неё столько гармонии, окружать таким счастьем, что любимая, самая горячо любимая девочка на свете, и думать забудет о том месте, где родилась…
– Нет, дорогая моя! Мы в Лондон больше не поедем! И твой дом теперь здесь!
– И твой тоже? – живо спросила она и, не дожидаясь ответа: – А если я захочу увидеть бабушку и дедушку, дядюшек?
– Мой дом всегда там, где ты! – ответил ей мужчина. – А мы их пригласим к себе или…
Он выдержал интригующую паузу, она вытянулась струной, гадая, что это придумал папа:
– Поедем в Лондон тайно! И никто не будет знать, что мы явились, а потом так же секретно уедем назад! Хорошо?
– Я люблю секретики, папочка! – она была в восторге от задумки отца. – А ты?
– И я люблю секретики, Эм, солнышко! Но у нас не должно быть секретов друг от друга, ладно?
– Да, папа! – она не по- детски сосредоточенно слушала его, запоминала его слова. И, может, прямо сейчас решила окончательно никогда и ничего не таить от отца.
***
– Давай, Эм, смотри! Видишь дядю Эрика?
Они стояли на платформе, поток людей обтекал их. Как волны морей, они обрушивались на них, и снова начинался отлив. Эмма сидела на плече отца, и вертела по сторонам головой, высматривая дядюшку Эрика. Но среди незнакомых силуэтов долго не могла найти одного лишь человека, а потом…
– Папа, я вижу его! – закричала девочка. —Он приехал, приехал!
– Где же он, дочка? – щурился Калеб, тщетно пытаясь рассмотреть что – нибудь сквозь толпу.
– В темно-коричневом плаще, недалеко, за леди с клетчатым чемоданом! Пойдём поскорее!
Отец снял её с плеч, отпустил на плиты площадки. И не успел и глазом моргнуть, как она юркнула между прохожими и побежала, весело смеясь на бегу, к мужчине, которого случайно различила в толпе.
– Эмма Хауард, сейчас же стой! – он испугался, как бы дочь не угодила в неприятности. —Стой, и вернись ко мне!
Но девочка, которой опять завладел огонь нетерпения, впервые не послушалась отца, с трудом пробиралась к своей цели, уверенная, что в конце концов, её ждёт дядя. И чем больше крепла уверенность, тем быстрее она старалась бежать.
Калебу Хауарду ничего не оставалось, кроме как очертя голову кинуться за ребёнком так быстро, насколько позволял увесистый багаж. И он, чуть задохнувшись, не смог её настичь. Хотя за рассеявшейся толпой прибывших и отбывающих успел заметить, как девочка почти влетела в распахнутые для неё объятия и замерла в руках, принадлежащих и впрямь Эрику Говарду.
Мужчина, не связанный с нею родством крови, схожестью внешности или чем – либо другим, всегда любил её, как можно любить ребёнка, не просто растущего