Но ему не повезло. Это была подделка, причем низкопробная, и он даже сразу это понял, когда от горлышка вскрытой бутылки пошел сизоватый дымок, но понадеялся на «авось», а еще на то, что собирался лишь пригубить, выпить чуть-чуть. И незаметно усидел полбутылки, которая свалила его и его напарника.
Несколько месяцев Антон убеждал себя в том, что ни в чем не виноват. В конце концов, не он пустил поезд под откос. И ему удалось заставить поверить и других, и собственное сознание, что всему виной несчастный случай. Но стоило выпить, как он слышал этот отчаянный вой запертого человека, обрывающийся на хрипе, видит молотящие по стеклу руки и чувствует вонь горящей плоти.
Он двинулся обратно, оглядываясь через плечо, все ускоряя ход, и, уже почти дойдя до вагона, остановился, пораженный неожиданной догадкой. Антон понял, что было не так в купе, когда он очнулся, что было не так в вагоне, и что было не так в поезде. Оглянувшись по сторонам, Антон заплакал, размазывая багровые слезы, смешанные с кровью, отчетливо понимая, что уже никуда не доедет. Раздвигая руками траву, он все ускорял шаг, а потом побежал, все быстрее и быстрее, думая лишь о том, чтобы не свалиться и не остаться в этой пустоте навсегда.
*****
Когда что-то ударило в бок вагона, а он в одночасье зашелся в безумной круговерти, все, что успел сделать Максим, это вытянуть вперед руки и закрыть голову, а потом он врезался в стену, да с такой силой, что в позвонках что-то хрустнуло. Багаж, одежда и посуда летали вокруг, Максим то и дело врезался в безвольное тело Крупинина, что, конечно, слегка смягчало удары.
–О, Господи, – выдохнул Максим, – Господи, не дай, чтобы я тут загнулся, дерьмо, дерьмо, дерьмо, только не так! Только не тут!
Вокруг грохотало, ломалось и звенело, вопили люди на разные голоса, и это было так похоже на ту сцену перед зданием суда. Максим и сам орал, когда мог, чувствуя обессиливающий ужас и отчаяние. А потом его ударило грудью о стол, и дыхание сразу кончилось, а следом пропало и сознание. Уносясь в небытие, он успел подумать: «берегись битого стекла, берегись стекла!», а затем его пару раз ударило о стену, распластав словно лягушку, после чего наступила тишина.
Именно эта тишина и привела его в себя. Максим понял, что жив и, хотя каждая косточка тела ныла от боли, ему показалось, что ничего серьезно не повреждено, хотя, возможно, это был просто шок. Вагон был темен, лишь где-то впереди мигала лампа и слышался сухой хруст стекол под тяжелым перемещающимся телом. В воздухе витал тяжелый запах перегретого железа. Осознание, что сейчас случится что-то еще, мгновенно подняло Максима на ноги. Он вскочил, чувствуя, как его мотыляет из стороны в сторону. На полу, головой под столом, лежал Крупинин и глухо стонал.
–Анатолий Евгеньевич, ты живой? – прохрипел Максим. Язык почти не слушался и распух, почти не помещаясь во рту. Максим нагнулся и потряс Крупинина за плечо. – Анатолий Евгениевич?
–Господи, – простонал Крупинин и слегка приподнял голову. Когда он повернул голову,