оно смотрелось иначе.
«Со стороны – зрелище не из лучших, – думал Мокашов. – На сцене мокрый, жалкий, загнанный в угол паучок. Хотя и это не конец, и стоит вспомнить, что он – беспозвоночный, и способен менять фигуру по желанию. Все аналогии хромают, но институт наш для нас – целый океан. Не всем дано скользить в его прозрачных водах, и многим достаются ил и дно. А шефа следует отнести к головоногим, которых он выбрал для себя в кружке гидробиологии Дома Пионеров, популярном в их приморском городке.
Осьминогов называют приматами моря. Действительно, осьминоги умны, и у них масса достоинств. Вообще, это исключительно древний род. Они стары как мир и гордятся родословной. Даже в кембрии, более пятисот миллионов лет назад, находят раковины их предков.
Но осьминог и по-своему современен. Он – живой реактивный двигатель. Вбирает окружающее в себя и выбрасывает реактивную струю. Взлетает разом над всеми и в сторону. Через ту же воронку он может выбросить чернильного двойника и со стороны наблюдать, как обмануты соперники, улыбаясь во весь свой попугаев рот, который тоже у него клювом, но с захватом снизу.
Существует масса мифов, легенд и свидетельств очевидцев-моряков о монстрах с десятиметровыми щупальцами, вряд ли истинных. В книге Гиннеса восьминогий моллюск имеет щупальца в три с половиной метра, а научный отчёт о замерах осьминогов Дофлейна уточняет, что ноги измеряли в размахе.
Осьминог может менять окраску от белой до бордовой и умело этим пользуется, и это ещё далеко не всё».
Господи, какая чушь лезет в голову! Он как-то Кирилла о шефе спросил:
– Кто он, по-твоему?
– Импровизатор с элементами шулерства. Его основное свойство можно назвать «доворотом винта». Он – наш Ираклий Андронников, а мы – его аудитория. Мы с ним взаимодействуем.
«Пожалуй, так. Действительно. Приходит шеф, скажем, с учёного совета. Уничтоженный, униженный, буквально стёртый в порошок. Он смят обстоятельствами, раздавлен фактами и требует сочувствия. И начинается рассказ из разряда катастроф. В нём всё ужасно, однако находится спасительная красочка, и шеф лишь краешком её касается. Мы внемлем, ведь для нас шефовы откровения – секреты закрытой области, верхов низам, и вот в мрачном полотне картины появляется импрессионистское пятнышко. Конечно, в целом мы удручены, и шефу искренне сочувствуем, хотя уже меняется тон, и в изложение вплелась робкая мажорная нить. Находятся оправдания и язвительные оценки других. Безжалостность в них и самоирония. История пару раз пересказывается, каждый раз опираясь на созданное. Слушания повторяются, и в результате – шеф уже на белом коне, неприступен и прав, а противники посрамлены. Интересно, что и сам он в рассказанное верит, и при слушательской поддержке готовится к новому бою. Такова композиционная сила творчества. Этим шеф наш силён и непотопляем, хотя в действительности вроде бы ничего и не произошло».
Он Любу как-то спросил:
– Куда