решающих рубежей в развитии человечества приходится на 1930-е г.[98]. Его книга 1929 г.[99] – еще диффузианистская, с реверансами в сторону Эллиота Перри и Менгина, с признанием совершенной недостаточности наших знаний и проигрыванием фантастических, по нынешним меркам, сценариев появления земледелия и скотоводства. Несмотря на обращение к материалам археологии, мир автора этой книги есть во многом еще отголосок тех исторических миражей, которые заменяли отсутствие информации европейским (но, надо сказать, не американским) антропологам рубежа веков.
Как Уайт, так и Чайлд взяли свой материализм от Маркса, но в остальном между обоими исследователями мало общего. Уайт – гораздо более изощренный теоретик, знакомый со всеми социоантропологическими концепциями своего времени и проявивший себя не только как апологет второго закона термодинамики, но и как проницательный исследователь механизма самокопирования и развития элементов культуры[100]. Чайлд – непровзойденный знаток европейских и ближневосточных археологических материалов, но в вопросах теории оставшийся на достаточно примитивном уровне. Основа для него – Морган, дальше по значимости идут Эллиот Смит, Малиновский, Фрэзер, и это все. Не следует также забывать, что Чайлд работал в дорадиоуглеродную эру и не мог знать многого из того, что сейчас известно даже начитанным старшеклассникам (он считал, что в голоцене происходит аридизация, что и царские могилы Ура и Хараппа относятся к концу IV тыс. до н. э., что скотоводство в Передней Азии предшествует земледелию или по крайней мере появляется одновременно с ним причем лишь в V тыс. до н. э., и т. п.). Однако при всем искаженном представлении Чайлда о хронологии и всей незамысловатости его схемы (неолитическая и городская революции как этапы переходов от дикости к варварству и от варварства к цивилизации) его идеи оказались для своего времени (1950–1960-е гг.) и своего региона (Ближний Восток) плодотворны примерно в той же мере, в какой для американской археологии 1970-х годов оказались полезны идеи Уайта в сочетании со схемой политогенеза школы Стьюарда.
Чайлд придал новый смысл раскопкам доисторических памятников на Ближнем Востоке, но особенно повлиял на советских исследователей. Для них концепция двух доисторических революций стала вполне ортодоксальным развитием марксистской мысли. Следуя ей, можно было избежать конфликта как с официальной идеологией, так и с тем материализмом и эволюционизмом, которые к 1960-м гг. определяли мировоззрение подавляющего большинства советских историков всех поколений. В то же время чайлдовская теория действительно была живой и недогматичной, передовым направлением научного поиска. Существенной оказалась и возможность подключить к ней идеи Н. И. Вавилова по поводу земледельческих очагов.
Все это – Чайлд, Вавилов, городская революция, земледельческие очаги – оказалось сконцентрировано в книге В. М. Массона (1964)[101] и его курсе, читавшемся в середине 1960-х гг. на кафедре археологии ЛГУ. Чтобы оценить произведенное