дальше верить в людей.
Нина присела на кровать, провела теплыми сухими пальцами по
крышке шкатулки, прощупывая каждый изгиб и узор.
14
«Стеклышко, тут было стеклышко, и фотография мамы, в модном
костюме и с пышной прической» – чуть слышно прошептала старушка.
– помню мама доставала нитки из шкатулки и шила занавески. Слезы
еще сильнее потекли, застилая глаза пеленой.
Шкатулка плакала вместе с ней.
В доме стоял гул и грохот.
– Так, несите коробки, нужно все упаковать, – командирским тоном
дала распоряжения свекровь.
– Половину тут можно на помойку.
Возражать было сложно, никто и не решался.
-Что, что происходит? Я свыклась уже с тишиной и одиночеством, потеряла надежду. Приняла свою участь, дожить свой век в забытье… А
что теперь? На какую еще помойку? Туда мусор увозят. А я, я – старинная шкатулка, ещё прабабушкина. Я целая ещё. Почти. Всего-то, шарниры заржавели и развалились на крышке, и ножка потерялась. Но
крепка и могу хранить в себе пуговицы, нитки, заколки. Не хотите
пуговицы, храните что-то другое.
-Эй! Меня нельзя на помойку!
Волновалась не только шкатулка.
Весь дом ходил ходуном. Половицы скрипели как не в себе, на печи
штукатурка от страха посыпалась, и начала чихать утрамбованной
золой. Сервант дребезжал содержимым.
Никто не был готов к такому.
Пусть новые хозяева, пусть. Мы еще можем сгодиться.
Слышу шаги. Двое зашли в комнату.
-Лёша, а эту шкатулку никто забирать не будет?
15
Кто, кто это говорит? – взбудоражилась шкатулка, услышав нежный
голосок, пытаясь разглядеть среди коробок, кто зашел в комнату.
-Не думаю, – раздался мужской голос.
«Неужели я никому не нужна?»,– вытирая смоляную слезу, всхлип-нула шкатулка.
– Знаешь, нашим родственникам безразлично. Так что бери что
хочешь.
Мужчина подошёл к трюмо, и взял шкатулку.
-Ааа, – встрепенулась шкатулка, дрожь пробежала по всем уголкам
ее квадратного, с резными узорами тела. – Я помню, помню эти руки.
Когда-то они были совсем крохотными и любили перебирать пуговицы, хранящиеся во мне.
– Забирай. – Мужчина протянул шкатулку девушке. – У бабушки
тут всегда были нитки и пуговицы, а баба Поля в ней хранила гребешок
для волос. Здесь крышку нужно прикрутить, ножку подремонтиро-вать, отполировать и лаком покрыть. Этой шкатулке тыщу лет. Ей
сносу нет.
Эти слова разлились бальзамом по хрустящим стенкам шкатулки, впитываясь в каждую риску на узорах. Шкатулка плакала, но это были
слезы счастья.
– Меня заберут, заберут!
Мне конечно не тыщу лет, а всего 113. Но это тоже чего-то стоит.
Теперь не страшно. Снова есть надежда! Все будет хорошо.
Я переехала.