озираясь.
Полковник глядел на меня посмеиваясь, между тем как ему подавали чашку чёрного кофе. Он стал прихлебывать из неё, распространяя в воздухе приятный аромат коньяка.
– Я вздремнул и мне что-то приснилось, – заметил я из опасения, не вырвалось ли у меня какого-нибудь крепкого словца, вследствие роли, которую он играл в моём сне. – С минуту я не мог прийти в себя.
– Не чуть ли вы тот самый молодой человек, который занимает комнаты над номером графа и графини де Сент-Алир? – обратился он ко мне, подмигнув одним глазом так, что закрыл его совсем, а другим уставившись на меня в упор.
– Кажется, мои комнаты над ними, – ответил я.
– Ну, молодой человек, смотрите, чтоб вам не приснилось чего-нибудь похуже в одну прекрасную ночь, – таинственно заметил он, покачав головой с беззвучным смехом. – Чтоб не приснилось чего-нибудь похуже, – повторил он.
– Что вы этим хотите сказать, полковник?
– Я сам стараюсь разъяснить это, – ответил полковник – и надеюсь, что добьюсь своей цели. Когда я ухвачусь за первый дюйм руководящей нити, то крепко держу ее между большим и указательным пальцами; как ни вертись, а я себе потихонечку, мало-помалу, иду да иду вперед, обойду и вправо, и влево, и вокруг, и не выпущу, пока вся нить не намотана у меня на большом пальце, а кончик её с самою-то тайной в моей руке. Находчив я, сударь вы мой, хитёр, как пять лисиц и бдителен как ласка! Чёрт возьми! Я составил бы себе состояние, если б унизился до роли шпиона. Хорошее тут вино? – заключил он, бросив вопросительный взгляд на мою бутылку.
– Очень хорошее, – ответил я. – Не желаете ли попробовать стакан?
Он выбрал самый большой, налил в него вино по самый ярай, приподнял его и, поклонившись мне, выпил маленькими глотками, не торопясь.
– Ба! Это не то, что следует! – воскликнул он презрительно, однако стакан свой наполнил опять. – Вы мне поручили бы потребовать бургундского, так вам не подали бы такой дряни.
Я ушел от этого господчика, как скоро оказалось возможным, не нарушая правил вежливости. Надев шляпу, я вышел один, вооруженный только моею здоровою палкой. Я обошел двор и поглядел на окно графини. Однако внутренние ставни были затворены и я даже не имел сентиментального утешения поглядеть на свет, при котором эта прелестная женщина писала или читала, или сидела, погружённая в мечты о… О ком бы то ни было.
Это тяжёлое лишение я вынес, как мог, и прошёлся по городу. Не стану докучать вам описанием лунных эфектов и бреднями человека, влюбившагося с первого взгляда в хорошенькое личико. Довольно того, что бродил я по улицам с полчаса и направился обратно к гостинице. Слегка дав крюку, я очутился на небольшой площади, на каждой стороне которой находилось дома по два, чрезвычайно высоких и со щипцом на фронтоне, а посредине, на пьедестале грубой работы высилась каменная статуя, много веков подвергавшаяся разрушительному действию непогод. На эту статую смотрел высокий мужчина, отчасти худощавый, в котором я тотчас узнал маркиза д’Армонвиля;