заглядываю внутрь. Может быть, можно что-нибудь выбросить. Но внук говорит, что там нет ничего лишнего, все самое необходимое. Я тоже вижу, что лишнего нет.
В ужасе я звоню своей питерской подруге Вере. Вера всегда меня утешает, даже в самых безнадежных ситуациях. На мои сетования по поводу рюкзака Вера отвечает, что в молодежной среде царит дедовщина и что взрослые походники нарочно складывают все на маленьких. «Скажи спасибо, если он вернется живой», – говорит Вера.
Вот это называется утешила. Если даже Вера… У меня начинается паника, но отменить поход своей властью я уже не могу.
Наутро Владик уходит. Я провожаю его до калитки. Целую в лоб на прощанье. Уходит худенький, маленький мальчик с большим рюкзаком.
Начинаются дни ожидания.
Я не сплю, а если засыпаю, то вскакиваю в четыре часа утра от ужаса, что мой ребенок замерзает на холодной осенней земле.
Я нахожу все успокоительные, какие есть в доме, и начинаю их пить. После этого уже перестаю вскакивать по ночам.
Мы звоним Владу. Телефон не отвечает. Связи нет. Да ее и не должно быть. Там, где они идут, нет сети.
Выясняется, что внук оставил дочери какой-то телефон. Звоним. «Поисково-спасательная служба Украины слушает», – отвечают нам по громкой связи.
Мои начинают смеяться. Я понимаю, что они принимают это за розыгрыш. Но я-то понимаю, что это никакая не шутка.
Это действительно телефон спасательной службы, которая отслеживает маршрут нашей группы.
Нас просят назвать фамилию руководителя группы. Оказывается, у них там не одна такая группа из Москвы.
Спасатели говорят, что вечером руководитель выходил на связь по рации, что у них все в порядке, они идут по маршруту и сегодня ночуют на перевале.
«Не волнуйтесь, погода на перевале хорошая», – говорят спасатели. «Спросите, какая хорошая? – прошу я. – Какая там температура?» «Хорошая температура, – отвечают спасатели, – плюсовая».
Я бросаюсь к компьютеру, отыскать этот самый перевал.
Вечером узнаю из телевизионных новостей, что ночью там плюс три градуса, зато днем – плюс двадцать.
Но это меня не утешает. Мои опасения подтверждаются. Мой ребенок спит на холодной промерзшей земле.
Я выглядываю в окно, в сад, и вижу покрытую снежком мерзлую ноябрьскую землю. Осень. Почти зима. Холод. И там мой внук.
Мне еще больше жалко его потому, что он мне практически сын. Я растила его почти одна до четвертого класса. Дочь была занята работой. Это мой ребенок.
Тянутся дни ожидания. Я стараюсь не думать о плохом и только иногда молюсь о Владе.
Но вечером при взгляде в окно мне становится плохо. Так проходит десять дней.
Наконец Влад возвращается. В дом входит высокий взрослый мальчик. Полумальчик, полумужчина. Кажется, у него уже и усы начинают пробиваться.
Он вернулся живой. Какое счастье!
Через несколько дней дочь спрашивает меня: «А тебе не показалось, что Влад вырос?» Конечно, показалось.
Если двум людям одновременно кажется одно и то же, значит, это так и есть.