вражеское семя! Постой, я разделаюсь с вами!
За угрозами последовало действие. Он размахнулся, ударил меня кулаком в голову, так сильно, что, по пословице, искры посыпались у меня из глаз, кровь хлынула из носу. Раздражённый Тумаков повторил удар по щеке, и чуть не выворотил мне челюсти. Я упал, а Сенанж, схватив Сашу за волосы, таскала её по полу. При этом падении девица взглянула на меня и, увидев распростёртым на полу, ужасно вскрикнула и снова лишилась памяти.
Услышав голос Саши, я забыл про собственную опасность, не видел, что стою у дверей гроба; отчаяние воодушевило меня. Собрав последние силы, я схватил Тумакова за ногу, когда он наклонился душить меня, и повалил. Исполин, падая, задел головою шкаф; пол затрещал от тяжести, и он, как Челубей, занял своим телом большую часть горницы[3]. Тут я вскочил и, как падший Голиаф, был еще ужасен, то бросился к столу; на нем лежали фрак мой и кинжал, подарок богомолки. Кусок светлой стали блеснул в моей руке; луч надежды воскресил меня. Не теряя ни секунды, я схватил за плечо великана, прижал коленом ему грудь и приставил к горлу кинжал.
– Ни с места!.. Или я проколю твою глотку! Лежи и не шевелись!
Сенанж остолбенела; кинжал готовый поразить Тумакова, бесчувствие Саши, мое отчаяние, представили ей картину смерти.
– Антоний! – вскричала она. – Антоша! Не погуби меня!
– Чертёнок! – бормотал Тумаков. – Ты колешь мне горло; отпусти на покаянье душу!
– Нет! Проколю на вылет, если пошевелишься!
Хмель выскочил из головы его; он лежал, как связанный баран, и не смел дышать. Сенанж стояла на коленях с умоляющим видом; я обливался кровью, текущей из носа в рот. Саша пришла в чувство, и в безмолвии, в судорожном припадке, смотрела на окружающие предметы. Хозяйка первая получила возможность мыслить и действовать.
– Антоний! – сказала она: – Ты торжествуешь! Прости меня! Требуй, возьми, что хочешь, и удались скорей отсюда!
– А Саша?
– Она останется здесь!..
– Здесь? В жертву твоему бешенству?.. Нет!.. Скорей погибнем все!..
– Умилосердись!..
– Хорошо, окончим миролюбиво; принеси паспорт Саши, проводи нас, отопри калитку, и я всё забуду…
– Ты требуешь невозможное!..
– Невозможное? Так умри! – Я поднял кинжал; Тумаков испустил вопль…
– Антоний, я на всё согласна. – Она бросилась в дверь, как сумасшедшая, и через несколько минут, принесла бумагу, большую простыню, сложила платье девицы. – Вот вам ее билет, одежда и годовое жалованье. – Она завязала узел. – Ступайте, я провожу вас. – Тумаков знаками одобрял поступки своей возлюбленной, а Саша всё ещё стояла в онемении. Сенанж, чтоб скорее избавиться от гостей, подскочила к девушке, надела на неё платок, шинельку, шляпку. – Ступай, неблагодарная девчонка. Если б ты знала, кого оскорбила! Но это кончено… Я проклинаю тебя!..
– И я тоже, – повторил Тумаков.
– Молчать!.. – прикрикнул я на него. – ИЛИ…»
– Виноват, сударь! Язык-бо есть враг мой…
– Это