забегала, расспрашивала; все люди в доме суетились, подавали мне припарки и разные средства, какие могли придумать. Я с нетерпением ожидал Якова, забывая чувствуемую боль, бегал к часам и к окошку.
– Антонушка, ложись в постелю, – сказала матушка. – Посмотри, ты сам на себя не походишь, похудел.
– Это незаметно, – возразил отец; – он, слава Богу, довольно плотен, а захворал небось от шалостей; да, от шалостей своих – они стоят мне много денег.
– Прекрасно! Вот нежный родитель! Худо, если отцы любят деньги больше детей!
– Да! И плохо, если родные матушки балуют их!
Слово за слово, и любезные родители поссорились не на шутку; к счастью, приказчик уведомил, что на площадке большой пригон быков; рогатые животные переменили материю, последовало перемирие, супруги обнялись, поцеловали меня. Отец пошел на торговое место, а матушка осталась свободно любоваться мною.
Вот явился и посланник; он подал мне записку. Ах! какую записку! Ее писала Саша: в улице Де… в доме под № 421-м. «Антоний! Спеши утереть мои слезы!» – Я поцеловал бумажку.
– Спасибо, Яков! Вот тебе на водку!
– Что это, Антонушка? – удивилась мама. – Ты целуешь письмо? А ну-ка покажи…
– Нельзя, матушка! Вы не поймете: это задача самая трудная; но теперь она решена. Прощайте! – Я взял шляпу и пoбежaл из дому.
Старушка, дожидавшаяся у ворот, на вопрос, где живёт тетка Параши? – отвечала: – Пожалуйте, барин! Я жду вас! Марья Лексевна. Девушка ваша плачет!..
– Плачет? Ах, поспешим к ней!
В минуту Саша очутилась в моих объятиях.
– Ах, Антоний, я начинала думать, что ты не придёшь! Оставил меня!
– Несправедливая, можно ли так говорить? Я летел к тебе, несмотря на жестокую боль от ударов проклятого Тумакова!
– Антоний! Какая ночь! Не могу вспомнить без ужаса. Если б ты знал, что я чувствовала, когда пришли доктора? Я чуть было не изменила тайне, хотела бежать к тебе… Параша меня удержала; все суетились, кричали о твоей болезни; одна лишь я не могла видеть и ухаживать за тобой.
– Милая, несравненная девица! Несколько часов горести я заменю годами верной любви!
Саша обнимала меня, целовала, смеялась и плакала как ребенок. Первые восторги прошли, и старушка, тётка услужливой Параши, приступила к нам.
– Племянница моя привела ко мне барышню, уверила, что вы люди добрые, честные, ищете квартиры; я отдаю в наём одну комнату, чистую, покойную, окнами на улицу, только с уговором: жить смирно – я пуще глаза берегу доброе имя.
– Разумеется, милая старушка! Покажи мне горницу. – Я осмотрел и остался доволен. – О цене условимся после; теперь сделаем самое необходимое: вот тебе деньги; сходи на рынок, купи кровать, подушки, тюфяк и одеяло. Еще рано, ты успеешь; остальную мебель купим после.
Тётка Марья взяла деньги и смиренно пустилась за покупкой.
Я остался один с Сашей; часы летели, казались минутами; приход князя с Лестовым прервал нашу беседу.
– Здравствуй, Антоний! Мы спешили поздравить тебя с новосельем,