счастья. Альфреда охватила любовь безграничная, святая любовь к крошечному малютке. Да! Он увидит, он прижмет к исстрадавшемуся сердцу своего единственного сына, прежде чем отойдет в мир иной, прежде чем соединится со своей дорогой возлюбленной и с незабвенным другом.
XX
Бессильный в борьбе с безысходным горем, Альфред мало-помалу свыкся со своей долей, и только по временам гнетущие воспоминания ударяли тяжелым молотом по надорванным струнам его измученного сердца. Покорный неумолимой воле судьбы, которая так безжалостно разбила всю его жизнь, он словно замер душой. Буря страданий сменилась могильным покоем: Альфред нравственно обессилен и точно отупел от горя. Наболевшая душа бездействовала, и он впал в полную апатию. Одно только ужасное болезненное чувство неотступно преследовало его: это было нечто вроде мантии самобичевания и самообвинения. Альфреда не покидала предвзятая мысль, или, как выразились бы психиатры, у него явилось нечто вроде пункта помешательства, который мог бы повлечь за собой формальное сумасшествие в виде паники перед гонением судьбы. Это ужасное чувство Альфред познал впервые после смерти Мойделе: он признал себя тогда злополучным виновником чудовищного события. Ему казалось, что он сам поверг свою возлюбленную в объятия смерти. Но по мере того как стихала боль от жгучих страданий, мысль эта постепенно стушевалась, как потухающая искра под горячей золой. Теперь, со смертью Моргофа, новое безысходное горе воспламенило тлевшую искру и она разгорелась мощным пламенем. С каждым днем, с каждым часом росло и крепло в Альфреде ужасное убеждение: он совершенно сознательно винил себя в смерти своего друга. Ничто не могло разуверить его, что Генрих пал жертвой самоотверженной дружбы. Сам он, Альфред, беспредельно любивший своего друга, приготовил для него комнату, в башне, где его настиг злой рок, – более того, в минуту разлуки, он взял с него клятвенное обещание не сдаваться в борьбе с неудачами, не упускать из виду заветной пели. Для кого, как не для своего любимца Альфреда, Генрих отдался с такой страстью работе в лаборатории!? Преследуемый болезненной мыслью, граф ни в чем не находил себе оправдания. Чем больше он вникал в ход событий, предшествовавших роковой катастрофе, тем очевиднее становилась для него ужасная истина. В своих письмах к Леоноре он упорно отстаивал гнетущую мысль, которая неотступно терзала его. Напрасно выбивалась из сил любящая и преданная сестра, чтобы разубедить своего несчастного брата, напрасно старалась уверить его, что роковая катастрофа смерти Генриха явилась злополучной развязкой рискованных опытов, на которые подстрекала его она сама, влекущая жаждой полного успеха и торжества для горячо любимого жениха и для дорогого брата. Все уверения были напрасны: Альфред стоял на своем. В болезненном упорстве, с которым он отстаивал преследовавшую его мысль, графиня с ужасом усматривала первые симптомы умственного расстройства. Охваченная полным отчаянием, Леонора