болит. – Пожаловался тот. – Я рассказал все, что вы сказали. Но мне не поверили, а казий приказал, с согласия муфтия, дать мне десять палок. Хорошо хоть флягу не отобрали. Пусть еды нет, но ваша вода позволяет не чувствовать себя голодным.
– Хм… – Я внимательно поглядел на бедолагу. Высокий, жилистый. В изношенных, но свежевыстиранных шмотках. Ногти на руках и ногах грубо, но обрезаны. Волос чистый. Глаза ясные, умные, хитрые. – Имя у тебя‑то есть?
– Давненько мое имя не спрашивали. – Усмехнулся резко прибавивший в возрасте дервиш. Так‑то он мне казался лет на сорок, но сейчас я вижу, что ему не меньше шестидесяти, серьезный возраст по нынешним временам. – Отец назвал меня Ёркин.
– Яркий, значит. И наверняка ходжа. А скажи мне, Ёркин‑Ходжа, не хочешь ли ты помочь водяному? У меня скоро проснется сув‑пэри, девица молодая, неумелая и глупая, но при этом необычайно сильная и невоздержанная в поступках своих. А у меня в помощницах только кум‑пэри. Очень тебя прошу! – Вот пришло мне в голову, что Хилола должна с большим почтением относиться к дервишам. Это ей отец с матерью вколотили, правда, с целым набором ограничений. Дервиши, они люди простые. Берут все, что плохо лежит – хлеб, яйца, честь девичью…
Глаза у болезного хаджи стали как медные монеты размером. И особо не раздумывая, тот подхватил крохотный узелок и шагнул мне в лодку, скромно усевшись на кормовую банку.
– Есть, наверное, хочешь? – Я хмыкнул на раздавшиеся из желудка дервиша трели. – Сейчас будем проходить мимо пекарни, купишь лепешек. Держи, купишь на все. Пустынница хлебушка тоже не прочь отведать. – И я кинул дервишу большую серебряную монету, которую тот поймал очень и очень ловко.
После лавки с хлебом я велел дервишу держаться покрепче и «дал газу», прикрыв нас отводом глаз. Надо было видеть ошалелые глаза святого бродяги, когда тот осознал, с какой именно скоростью мы летим. И это я особо не разгонялся, опыта по удержанию лодки на гребне цунами у меня нет как такового, потому не больше полусотни километров бежим. Но такая скорость здесь и сейчас – за гранью понимания большинства людей. Но даже с такой скоростью нам идти около восьми часов, а человеческое тело имеет предел возможностей. И потому я встал на дневку в длинном, глухом заливчике.
– Нехорошее место, суви‑аджар. Очень нехорошее, – поежился дервиш, оглядываясь вокруг.
В этом я с ним был согласен. Зря я сюда свернул. И как я пропустил этот ерик при прошлой разведке? Чуть дальше вверх была небольшая заболоченная старица. Узбоем это озерцо не назовешь, этот кус старого русла уже совершенно непроточен.
– Смотри, суви‑аджар. – Дервиш ткнул пальцем в старый, полуобвалившийся мазар. – Надо уходить отсюда, здесь немертвая ведьма живет.
– Э, нет, дервиш. Здесь моя река, значит, за берега я тоже отвечаю. Сиди здесь, не вздумай лезть на берег без моего разрешения. – И я ступил на воду. Со стороны наверняка смотрелось эпично, как я по водной глади шел. И чем ближе