читалось в отсутствии складок на лбу. Надо понимать, его порадовали какие-то профессиональные результаты. Я на секунду даже поверил, что он забыл про мою послеобеденную вылазку. Но он не забыл. Скользнув взглядом по нетронутому ужину, он покачал головой:
– Послезавтра поедешь домой. Будет транспорт, тебя проводят, посадят на самолет.
Что тут сказать? Нет, не поеду? Возмутиться? Мы оба знаем: нарочно или нет, но я пересек границу запретной зоны. И пока еще можно было избежать последствий. Раз отец не едет со мной, значит, его не отстранили от работы. Да и с чего бы? В целом все выглядело безобидно и серьезных опасений не вызывало: глупые подростки забурились в рабочее крыло. Однако на всякий случай меня решили изъять из системы.
– А Лен… Элеонора?
– Почему тебя это интересует?
Отец посмотрел на меня и сам понял, что сморозил глупость. Судя по тому, что он видел в коридоре возле лабораторий, меня это должно интересовать до истерики. До какого-нибудь дикого подросткового протеста. Может быть, даже не вполне безопасного. В общем, он сообразил.
– Она не поедет.
– В смысле не поедет?! – Я резко забыл о наших с ней как бы отношениях, настолько мне стало обидно за себя. Ленора, значит, останется и все выяснит, а я, как последний лох, отправлюсь к мамочке?!
Отец молчал. Он считал, что сказал достаточно. Я взвесил свои шансы. Может, если резко заболеть, меня не отправят так сразу. Все-таки путь неблизкий. Но я понимал, что успешно симулировать болезнь среди такого количества неглупых людей мне вряд ли удастся.
Ну что же. Остается играть ва-банк. Меня уже практически выкинули с базы, так что, кроме элементарной осторожности, меня больше ничего не сдерживает. Если не палиться в открытую, то можно успеть все выяснить самому, без всяких там Ленор.
Я демонстративно покидал в чемодан основную часть вещей и завалился в кровать. В пижаме, которую до этого не надевал ни разу. Мама положила ее на всякий случай. Она почему-то думала, что если база находится в снегах, то мне непременно будет холодно спать. Вообще, я предпочел бы лечь одетым, но тогда вопросов не избежать.
Отец в этот раз не стал засиживаться за работой, как обычно, а последовал моему примеру и укутался в одеяло.
Убедившись, что он ровно и глубоко дышит, я потихоньку спустил ноги с кровати и засунул их в кроссовки. Самые мягкие бесшумные кроссовки, какие у меня были. Имитируя сборы, я заранее поставил их возле тумбочки.
Везение сопутствовало мне несказанно: чудесным образом я не издал ни звука. Именно поэтому я чуть не обделался, когда взялся за ручку двери, а из темноты предупредили:
– Игнат, не надо.
– Абырвалг! – вырвалось у меня.
Я не это, конечно, произнес. Но вынужден довольствоваться здесь печатными символами. Отец включил ночник. Мой возглас он никак не прокомментировал.
– Сядь, – сказал он.
– Нет, – сказал я.
Открыто конфликтовать я не планировал, тем более что это явно не приблизит меня к цели. Но и садиться, как послушный детсадовец, тоже не хотел.
Отец