Всё остальное можно пережить.
– Валера, – шепчет Павлик, пока я нервно выбиваю сигарету из пачки и тяну в рот. Но не подкуриваю, только медленно оборачиваюсь на звук. – Что произошло с Лерой? – в его голосе впервые проскальзывает волнение. Я методично пожёвываю фильтр, пока томлю его в ожидании рассказа.
– Купи мне выпить, – говорю я и двигаю в поисках укромного места.
Мы с Пашком расположились за зданием, на одной из скамеек рядом с детской площадкой. Он вернулся быстро, держа в своей руке прохладную бутылку клинского.
Неплохой выбор, подмечаю я и тут же приступаю к питью.
Он поглядывает в мою сторону и молчит. Видать, не знает, с чего начать. Да я и сам не знаю. Творится какая-то херня, мы оба это понимаем.
– И давно ты… здесь?
Я усмехаюсь и делаю хороший такой глоток пива, прежде чем начать свой рассказ:
– Со вчерашнего дня.
– И где вчера была Лера?
Окинув собеседника недоверчивым взглядом, я хмыкаю. Не верится мне до сих пор в честность его намерений, но делать нечего. Здесь у меня нет союзников, а завести их придётся. Рано или поздно… если я хочу вернуться в Муторай.
– Дома, – говорю, – валялась на полу, нажравшись каких-то таблеток. – И делаю очередной глоток пива. Выражение лица у Пашки меняется после моего вопроса: – Давно она пытается покончить с собой?
– Я не знаю… – отвечает он. – Мы не то чтобы близки, – уже менее амбициозно признаётся парень, скрестив руки. – Лера редко идёт на контакт в универе, а вне универа тем более. Мы видимся с ней только на занятиях и перерывах либо на студенческих мероприятиях.
Заглушив остатки пива несколькими жадными глотками, я швыряю пустой пузырь в мусорку и выпускаю отрыжку. Сразу после этого я закатываю длинный рукав толстовки и протягиваю Пашке руку.
Он глядит на протянутое мною запястье – всё исполосованное, в больших и маленьких шрамах, совсем свежих и давно затянувшихся. Едва ли можно найти живое место на бледной тонкой коже.
Пашка в ахуе. Я пользуюсь моментом и посылаю его за добавкой, позволяя обдумать всё это по пути в магаз.
Его хмурая серьёзная рожа осунулась, и глаза как стеклянные.
Он уходит молча.
Я и сам роняю взгляд на Леркино запястье, как только Пашка теряется из виду. Шрамы меня не пугают, но мне всё равно хочется выяснить причину их появления. Из списка подозреваемых я Павлика вычёркиваю, но пока только карандашом.
Когда тот возвращается трусцой, его глаза горят гневом, а рука с пивом слегка потряхивается.
Я поднимаюсь с лавки и перенимаю у него пиво. В этот раз он притаскивает мне Амстердам, который я вскрываю ударом о железный край лавки.
– Кто-то знает об этом? – спрашивает Пашка, тыча мне в руку.
– Да, – говорю, – подружка Леры. Она знает, что Лерка – увлекающаяся суицидница, а чё?
– А вдруг она…
– Да не гони ты, – махнув на него рукой, я сажусь обратно. – Тут суть в другом.
Павел стоит ещё какое-то время неподвижно на одном месте,