была проще, – справедливо подмечает Пашка, и я не могу с ним не согласиться. Проще – не была, но в подобных вещах проблем точно не возникало. Хотя бы потому, что я ни разу не сталкивался с подобными вещами.
– Вот ты когда-нибудь сушил хаер? – спрашиваю я.
– Сушил, – отвечает Паша, и я уже открываю рот, чтобы подколоть его «так ты из этих?», но староста будто чует, поэтому добавляет: – Когда в бассейн ходил.
Бассейн – это хорошо, но от моего подкола старосту не спасает.
– Так ты из этих, – говорю я, громко усмехнувшись.
– Но сейчас волосы сушишь именно ты, – отвечает Паша, – и ты в бассейн не ходишь. Следуя твоей логике…
Я снова врубаю фен. Немного подсушив волосы сзади, я его опять вырубаю. И делаю это крайне вовремя, потому что кто-то настойчиво атакует мой дверной звонок.
– Ты чё, пришёл? – спрашиваю я, откладывая фен.
– Нет, я дома, – отвечает Паша, из-за чего я слегка напрягаюсь.
Гостей сегодня я точно не жду.
На полусогнутых ногах я выглядываю из-за двери ванной комнаты и бросаю взгляд на входную дверь. Свист звонка продолжает гулять по всем комнатам и с каждой секундой кажется всё более напрягающим.
– Кто-то припёрся, – шепчу я в трубку.
– Глянь в глазок, – отвечает Паша, и тоже шёпотом, – только не открывай.
– Ага.
Я двигаю по коридору, ощущая необъяснимую тревогу. И кому я вообще мог понадобиться в подобное время? Дверная ручка дёргаться, когда я почти подхожу к прихожей. Я улавливаю слабые удары по двери, и мне начинает казаться, что кто-то за ней кричит.
Пиздец, думаю, рефлекторно сжавшись, чтобы стать меньше и тише. Я жму пальцем по динамику, чтобы заглушить голос Паши, и прячу телефон в карман. На всякий случай, если ко мне вломятся какие-то ублюдки, староста хотя бы будет об этом вкурсах.
Я прихватываю край пимпочки на дверном глазке и отодвигаю его в сторону, а сам заглядываю.
Тьфу ты, блять.
Схватившись за ключ, я стремительно открываю дверь и яростно распахиваю её перед Овечкиной. Но всю мою злость как ветром сдувает, когда я застаю Ларису в ужасном состоянии.
Она, вся зарёванная, красная, с опухшими глазами, тотчас бросается на меня.
– Лера, – завывает Овечкина, я чувствую её слёзы собственной шеей, в которую она утыкается. – Я так перепугалась! – сообщает она. – То, что ты сделала с Будиловой, и то, как вела себя… я такого напридумывала себе.
Схватив меня за плечи, она отстраняется и заглядывает мне в глаза, не переставая плакать.
– Я читала на каком-то форуме… да… когда человек планирует покончить с собой, то начинает вести себя иначе. Он может вести себя провокационно… прямо как ты, Лера, – с трудом произнеся это, она ударяется в душераздирающий вой и слегка сгибается. – Я думала, что ты что-то сделала с собой… я думала, что ты… что ты…
Совесть меня по частям разъедает. Я пытаюсь успокоить Ларису, хлопая по спине и плечу, но лучше от этого не становится.
Тогда я принимаю ответственное