гарцующей,
Рассеяны темой
подъездных дверей.
И эхом,
обрывки пространства
связующим,
Нам – вымысла жести
пунктир негодующий
И звуки – фермата
продрогших зверей.
ХХХ («Ах, как торопится проворный…»)
Ах,
как торопится проворный
Огонь —
считает дни мои —
С какою скоростью огромной!
И с ядовитостью змеи.
Сжирает всё!
Мечи полешко
идей безумных,
поспевай!
И средь углей его не мешкай,
И ни о чём не вспоминай.
Так пыхнет дымом, жаром мщенья…
Ну, что тот ветхий огонёк,
В тебе живущий от рожденья —
Неосторожный мотылёк.
В день рождения. Январь
Сорокалетия сорока
Трещит о таянии дня.
И в сон глядит Господне Око:
«Спеши!» – И жизнь, как простыня
Вся сбита, вся змеёй скрутилась
И затаилась на краю…
Я просыпалась – и светился
Металл луча сквозь кисею;
И капля сферой освещённой
Ползла по наледи стекла
И, сжавшись вдруг, и обречённо,
Как в преисподнюю протекла…
Нечаянно всё промелькнуло:
Любови, боли, смена вех —
На строгом поводке посула,
Что хватит счастья нам на всех.
Когда ж хватали и делили —
Всё обращалось в тихий прах…
За нас и ангелы молили
У Настоятеля в ногах.
И вот теперь сквозь луч сусальный
И треск сороки слышу я:
«Он ждёт на суд исповедальный».
Он ждёт – и вниз летит змея.
ХХХ («О, браслеты, кольца! путы!»)
О, браслеты, кольца! – Путы! —
Атрибуты несвободы! —
Украшенья дорогие и грошовые…
А мои персты свободны,
Высоки, как трон породы,
И легки на расстояния тяжёлые.
И упрёк принять нельзя им
в лицемерьи для кого-то —
Обретались дорогие и грошовые.
Но терялись вдруг, неясно,
где и как. И вновь свобода
Выходила и встречала, грош дожёвывая.
О, любви тугие кольца!
Оставляя след заметный,
Ускользая, точно вторят всем лишениям:
«Вот страданий след кровавый,
а вот счастья оттиск бледный. —
Выбирай,
те, что поярче,
украшения».
ХХХ («Устарели Грации…»)
Устарели Грации.
Обветшали Музы.
Слава эмиграции!
Налегке, без груза…
Рифму, ритм, гармонию
Трудно ль по карманам
Рассовать, и – в море
Грёз самообмана.
Побросав всё в прошлом,
Встряхивая гривой, —
Ты теперь дотошный
Эмигрант счастливый!
Что же