и не забуду. И никому из бесовской рати не простил, и никогда не прощу.
Фамилия у Лехи была громкая. Дипломатическая, прямо скажем, фамилия. Его на курсе так и звали – Консул. Правда внешности соответствующей, консульской, Леха не имел. Напротив, был он худощавым, и выглядел слегка изможденным, точно голодом его слегка поморили, не очень, впрочем, сильно, а так, для острастки. Боб, увидев Консула впервые, по своему выразил ему свое сочувствие, за глаза конечно, шепнув мне, мол, этому парню нужно срочно что – то съесть. Если бы я в то время хорошо разбирался в кинологии, то непременно окрестил бы Леху не Консулом, а Бассетом. За конструкцию глаз и такой же, как у милых этих собачек, немного страдальческий взгляд. Леха был года на четыре старше нас, вдобавок женат, и поначалу держался обособленно. Дружбу он водил с ровесниками, уже отслужившими, как и Консул, в армии, Женькой Кавериным и Ваней Скрябиным. Вдобавок, были они по сути земляками – Котлас, Коноша, Коряжма. Все трое никогда не отказывались выпить, причем Иван, медленно выцедив стакан любого предложенного пойла, обязательно качал одобрительно головой и причмокивал с видом сомелье: «Хорошее вино!», а Женя, хоть ты ему вискаря налей, хоть «Курвуазье» или « Твиши» поднеси, качал головой, утверждая, что травят народ черте чем, и вообще —
«вязде огибаловка». Консулу же было попросту все равно, что и где употреблять. Процесс пития до времени протекал у него тихо и неприметно. Пока он не проходил «точку невозврата». Тогда Консул становился довольно агрессивным и мог даже полезть в драку, хоть и выходило это у него почти всегда в ущерб себе. Но унять его, распаленного Бахусом, удавалось отнюдь не сразу. Он, например, никогда не забывал напомнить пытавшимся его урезонить, что служил на Острове Свободы, и потому все барбудос – его «лепшие кореша», а старина Фидель до сих пор на дни рождения ему, Консулу, открытки поздравительные шлёт.
По стародавней вузовской традиции третьекурсники проводили сентябрь на полях подшефного совхоза, предаваясь увлекательнейшему занятию – уборке моркови. Жили студенты тут же в лагере, разбитом близ совхозного поселка и состоявшем из нескольких жилых бараков и столовой. Орду морковоуборщиков возглавляли преподаватели и аспиранты как правило с общеинженерных кафедр. Было их не так уж и много, человек пять – семь в общей сложности, но этого вполне хватало. В урочный час настала и наша очередь отдать долг родному сельскому хозяйству. Командовал нами доцент кафедры теории механизмов и машин Ребров, еще довольно молодой и не без чувства юмора мужик, предмет свой знавший очень прилично. Он как раз вел у нашей группы практику и курсач, и мы его вполне уважали, тем более, что пустословом он не был, балагурить, как многие преподы, не старался, и отличался строгим отношением к процессу учебы, напоминая порой не гражданского, а сугубо военного человека. Сам себя он очень ценил, и, будучи о себе высокого мнения, честь