часто разговаривал с ней таким же раздражающим тоном, безапелляционно заявляя, что ей, мол, “понравится” то-то или сё-то (футбол, народные танцы, церковные пикники), когда сама она прекрасно знала, что терпеть этого не может.
– Гарриет, ну чего ты так?
Хили очень расстраивался из-за того, что Гарриет не соглашалась ни на одно его предложение. А ему хотелось пройти вместе с ней по узенькой тропке в высокой траве, держась за руки, по-взрослому дымя сигаретой, увязнуть в грязи, исцарапать босые ноги. И чтоб накрапывал мелкий дождик и мелкая пена вскипала вокруг тростника.
Двоюродная бабка Аделаида без устали все мыла и чистила. Тесные домишки ее сестер были доверху заставлены книгами, витринами с разного рода диковинками, жестянками с настурцией, которую они вечно пытались у себя вырастить, и горшками с лохмотьями папоротника, страдавшего от кошачьих когтей, но у Аделаиды не было ни сада, ни домашних животных, она терпеть не могла готовить, и любой, как она выражалась, “кавардак” ее до смерти пугал. Она жаловалась, что не может позволить себе домработницу, доводя Эди с Тэт до белого каления, потому что на три ежемесячные пенсии Аделаиде жилось куда лучше, чем им (спасибо мужьям, которые три раза оставили ее вдовой), однако на самом-то деле Аделаида просто обожала наводить порядок (после детства в обветшалой “Напасти” любой беспорядок приводил ее в ужас), и счастливее всего она была, когда стирала занавески, гладила белье или сновала по своему полупустому, пахнущему хлоркой дому с тряпкой и бутылочкой лимонной полироли.
Обычно Гарриет заставала Аделаиду за мытьем кухонных шкафчиков или чисткой ковров, но сегодня Аделаида сидела в гостиной на диване: в ушах – жемчужные клипсы, на изящно скрещенных ногах – нейлоновые чулки, волосы выкрашены в неброский светлый оттенок, укладка свежая. Из всех сестер она была самая хорошенькая и даже теперь, в шестьдесят пять, самая молодая. Проскакивала в Аделаиде какая-то игривость, чего не было у тихони Либби, валькирии Эди или пугливой растяпы Тэт, – этакое плутоватое кокетство Веселой Вдовы, и появись сейчас в Александрии подходящий мужчина (какой-нибудь франтоватый лысеющий дедок в твидовом пиджаке, нефтяник, например, а то и конезаводчик) и воспылай он к ней чувствами, Аделаида бы и от четвертого мужа не отказалась.
Аделаида изучала свежий, июньский номер “Таун энд кантри”. Как раз добралась до раздела “Свадьбы”.
– Как думаешь, кто из них при деньгах? – спросила она Гарриет, указывая на снимок темноволосого юноши с вытаращенными, перепуганными глазами – рядом с ним стояла лоснящаяся блондинка в пухлом кринолине, который делал ее похожей на мини-динозавра.
– У него такой вид, как будто его сейчас стошнит.
– Не понимаю, чего все так носятся с этими блондинками. Мол, блондинки знают, как поразвлечься и все в таком духе. А по мне, кто так думает – просто телевизора насмотрелся. Возьми любую натуральную блондинку, так они вечно какие-то