под ней, подкинет ее высоко в небо. Конечно, этого так и не случилось. Стоя на высокой ветке, она услышала, как с крыльца заголосила Ида, увидела, как та в панике мчится к ней. И Эллисон, улыбнувшись, все равно шагнула вниз с ветки, и, пока она падала, отчаянный вопль Иды восхитительной дрожью отдавался у нее в животе. Она так много раз прыгала, что переломала в подъеме несколько косточек – удивительно, как шею не сломала.
В парном ночном воздухе от белесых цветов гардении исходил тяжелый, теплый, пьянящий запах. Эллисон зевнула. Как можно точно знать, когда спишь, а когда – нет? Во сне ведь кажется, что не спишь, а на самом деле это не так. И хотя Эллисон думала, что она сейчас точно не спит, а сидит у себя на веранде, босая, с заляпанной кофе библиотечной книжкой на коленях, это еще совершенно не значит, что на самом деле она не спит наверху, у себя в спальне и все это – веранда, гардении, да все вокруг – ей только снится.
Днем – бродила ли она по дому, шла ли с учебниками в руках по холодным, пахнущим хлоркой школьным коридорам – она то и дело спрашивала себя: это сон или нет? Как я здесь очутилась?
Частенько, бывало, она приходила в себя, допустим, на уроке биологии (пришпиленные к доске насекомые, рыжий мистер Пил нудит про интерфазу клеточного деления) и принималась разматывать клубок воспоминаний, чтобы понять – спит она или нет. Как я здесь очутилась, растерянно думала она. Что ела на завтрак? Ее Эди отвезла в школу? Какая цепочка событий завела ее в эти стены, обшитые темными панелями, на этот утренний урок? Или еще секунду назад она была где-то совсем в другом месте – на пустынной грунтовой дороге, дома во дворе, под желтым небом, на фоне которого полощется что-то белое, похожее на простыню?
Она старательно все это обдумывала и решала наконец, что не спит. Потому что настенные часы показывали девять пятнадцать утра, а в это время у нее обычно начиналась биология, и сидели они все, как и положено, по алфавиту – перед ней Мэгги Далтон, позади нее – Ричард Эколс, и пенопластовая доска с насекомыми (в самом центре – пыльцеватая павлиноглазка) так и висела на дальней стене между плакатами с изображением центральной нервной системы и волчьего скелета.
Но иногда – чаще всего это случалось, когда Эллисон была дома – она с тревогой замечала крохотные пятнышки и зацепки в полотне реальности, которым не находилось никаких логических объяснений. Розы меняли цвет и становились красными, а не белыми. Бельевая веревка была натянута не там, где обычно, а там, где колья были вбиты пять лет назад, до того как их повалило бурей. Вдруг менялся выключатель у лампы, или выключатель и вовсе оказывался в другом месте. На заднем плане семейных фотографий или знакомых картин вдруг проступали загадочные фигуры, которых она раньше не замечала. Милая семейная сценка, а в зеркале позади них – вдруг жутковатые тени. Кто-то машет рукой из открытого окна.
Да ну