взор Марин, от которого ее бросает в жар и охватывает чесотка.
– Я в вашем распоряжении. – Пальцами без колец она ласково проводит по его руке, ощутимой сквозь ткань рубашки, в подражание грациозным движениям Лийк ван Кампен. Он не реагирует, а она не спешит убрать руку. Это выглядит так, будто ребенок тянет взрослого за рукав. Он застыл, может, ничего и не заметил.
– Да? – Он отворачивается к столешнице.
Ее рука – рука женщины, рука жены – скользит вниз к его бедру. Так она еще никогда не трогала мужчину. Сквозь толстую шерстяную ткань брючины ощущается мускулистая твердость и удаленность этого бедра.
– В вас есть что-то загадочное.
Ей не следовало этого говорить. Он встает с табурета, и ее рука безвольно падает вниз. Рядом с этой громадиной чувство обездоленности передается от кончиков отвергнутых пальцев всему телу.
– Что? – насторожился он. – Что тебе про меня рассказали?
Смысл вопроса ей непонятен. На его лице написан испуг, а ей остается только поднести пальцы ко рту, словно она хочет стереть с губ последние слова вместе с памятью о прикосновении.
– Ничего, – говорит она. – Я… я просто хотела…
– Иди ко мне. – К удивлению Неллы, его ладони грубовато, навязчиво и неумело начинают гладить ее по волосам, притом что в его серых влажных глазах ей чудится бешенство.
– Я прошу прощения, – говорит она, хотя и не понимает, за что ей следует извиняться.
Нагнувшись и заграбастав ее узкие руки пятернями мясника, он целует ее в губы. Сам порыв и пугающий запах вина и крабов заставили бы ее отшатнуться, но, сделав над собой усилие, она выдерживает это бесстрастное объятье. Она даже размыкает губы, но лишь для того, чтобы ослабить давление на них. Он цепко держит ее, и тут она решается, пока еще остался порох в пороховнице, взять его правой рукой за передок. Интересно, что ее там ждет? Если это и есть то самое, что приходится делать каждой женщине, то частая практика только поспособствует удовольствию.
А вот и оно… загадочная выпуклость… что-то вроде овоща, то ли свеклы, то ли маленькой морковки. Мать ей обещала толстый сук, а тут скорее свернувшийся червяк…
Под ее пальцами словно разжалась скрытая пружина, и в тот же миг Йохан разжимает объятья, отпускает ее, а сам отшатывается к краю столешницы.
– Нелла! Боже милостивый.
– Мой госпо…
– Уходи, – приказывает он. – Прочь.
На ватных ногах под короткое предостерегающее рявканье Резеки она идет к выходу, и Йохан запирает за ней дверь на ключ. Несмотря на толстую дубовую дверь и вернувшийся страх от пребывания в темной прихожей, она уверена: то, что она сейчас слышит, – это мужской плач.
Она прокрадывается в свою комнату наверху и разворачивает эти ужасные картины лицом к стене. Все до единой.
Сюрприз
Поздним утром на следующий день в дверной проем просунулась голова Корнелии.
– Хорошо бы вам спуститься