Макунадо-стрит.
Ди-Ди вернулась вместе с дочерью, не успели мы покончить с завтраком.
Краш с ходу набросилась на меня:
– Ты не должен был есть пшеничный крем!
– Что?
– Манную кашу, обжора! Она была для него. А плотная пища – для тебя.
Невидимые друзья, может, и уяснили это. А я не видел ничего, что мог бы расценивать как часть плотного завтрака.
– Эта штука больше всего напоминала настоящий завтрак…
Белинда сжала мой локоть. Она умела управляться с девочками.
– Гаррет, твоя работа – держать рот на замке, выглядеть приятным и сломать ноги любому, кто задумает ранить Морли.
Два требования из трех я мог бы выполнить и с завязанными глазами, но что касается рта на замке – эта задача всю жизнь давалась мне нелегко.
– Белинда, молчание – слишком тяжкое бремя.
Я всегда был битком набит словами, которые жаждали освободиться. Некоторые даже коагулировались в разумное… нечто.
Хорошо, что Краш и Ди-Ди посвятили себя благополучию Морли. Пока я гадал, способен ли я его кормить, они уже закончили с питанием и принялись справляться с последствиями того, что бывает, когда человеку, лежащему без сознания, дают еду и воду.
Его нужно было помыть. И перестелить постель. Я открыл окно во всю ширь во время процесса.
– Давайте ему больше воды, – сказала Белинда. – Он горячий, но не потеет, как положено.
И что она знает о лихорадке темных эльфов и потоотделении?
Какая разница!
В последнее время я взял за правило не слушать ничего интересного о мисс Контагью.
Некоторые говорят, что я взял за правило не слушать ничего интересного ни о ком, у кого нет рыжих волос.
Любопытно, как там Тинни.
– Уф, мой набитый живот, – сказал я. – Пока вы все здесь, пойду осмотрюсь снаружи.
Белинда бросила на меня ужасный взгляд.
– Не бойся. Я не попытаюсь спастись бегством.
Я взял дубинку и вышел – просто размять ноги.
Наблюдателей Белинды было легко обнаружить. Все они меня узнали. Они были с Белиндой, когда она забрала меня с Фактори-слайд. Доложить им было не о чем. Двое из них так соскучились, что поговорили бы о чем угодно и с кем угодно.
Однако последнему, третьему, нечего было сказать: он не видел ничего необычного. Зато кое-что необычное видело его. Он словно дремал на верху лестницы, ведущей в подвал, но был мертв так давно, что тело успело остыть.
Несколько лет назад это меня бы не всколыхнуло. Тогда каждая ночь приносила урожай трупов для утренней жатвы. Но наш великий город запутался в шипах перемен. Небрежно сделанные кадавры стали редкостью. Отбор директора Шустера был суров.
Я созерцал представшую передо мной сцену с притупленными временем чувствами и мыслями. Погибший не был одним из шайки, сопровождавшей карету Белинды. Он не погиб в страхе, потому что его не встревожило приближение того, кто с ним такое сотворил.
Я подошел к стене под окном Морли.
Она была из красного кирпича. И блестела. На булыжниках тоже что-то высыхало.