своим не верю:
– Это хорошо, – говорит, – правдиво и сильно.
Тут я ободрился и попросил позволения ещё прочесть.
– Читайте.
Я начал, а начинаются стихи с четверостишия, осмеянного во всех журналах:
Я жить устал среди людей и в днях,
Устал от смены дум, желаний, вкусов,
От смены истин, смены рифм в стихах.
Желал бы я не быть “Валерий Брюсов”.
Я исподтишка глянул на него: слушает, весь слушает. Дальше:
<…>
За мной мои стихи бегут, крича,
Грозят мне замыслов недовершённых тени,
Слепят глаза сверканья без числа,
Слова из книг, истлевших в сердце-склепе,
И женщин жадные тела
Хватаются за звенья цепи.
Слушает – да как! Мы так не умеем, а я дальше:
А думы… сколько их, в одеждах золотых,
Заветных дум, взлелеянных с любовью,
Принявших плоть и оживлённых кровью!..
Есть думы тайные, мои исканья Бога,
Но, оскверненные притворством и игрой,
Есть думы-женщины, глядящие так строго,
Есть думы-карлики с изогнутой спиной. <…>
«L’enn’ui de vivre» («Скука жизни»)
Я кончил. А он молчит. Хорошо молчит. И вдруг сказал:
– В этих стихах есть что-то библейское.
И повторил, тронутый:
– Что-то от Библии.
Таков был отзыв сурового стихоборца Льва Толстого о стихах “декадента” Валерия Брюсова. К сожалению, мне не довелось сообщить самому поэту этот отзыв Толстого». (Дурылин С. Н. У Толстого и о Толстом (1909, 1912) // Прометей. № 12. М.: Молодая гвардия, 1980. С. 200–201.)
16
Ср. с репликой А. С. Пушкина из лирического отступления в IV гла-ве «Евгения Онегина»:
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей…
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!) (IV, XLII).
17
Ср. с пушкинским «Каменным гостем». Первый гость на ужине у Лауры благодарит ее за песню, сочиненную Дон Гуаном:
Благодарим, волшебница. Ты сердце
Чаруешь нам. Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает;
Но и любовь мелодия…
(Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 4. С. 297.)
18
Пушкин в IV главе «Евгения Онегина» в лирическом отступлении о винах развивает поэтическую метафору неотвратимого бега времени: юность отождествляется у него с игрой и пеной шампанского «Аи», тогда как зрелый возраст и жизненный опыт внутренне сродны «благоразумному Бордо» – красному вину из смеси темного и зеленого винограда, не столь крепкого, как шампанские вина: «Вдова Клико», «Моэт» или «Аи», которые пьет Онегин.
Аи любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен другу,
Который, в горе и в беде,
Товарищ завсегда, везде… (IV, XLVI)