и всё. Понял, что ничем, кроме музыки, я заниматься не хочу.
– А я люблю театр, – сказала Инга. – Особенно музыкальный. Люблю истории. Только словами я их рассказывать не умею. Для меня всегда было важнее, под какую музыку герои прощаются, чем то, что они говорят при этом.
Тёма посмотрел в её светлые, почти прозрачные в солнечном свете глаза, и подумал, что никогда ещё не встречал человека, которому, как сейчас Инге, не надо было бы ничего объяснять. Достаточно слова, намёка. Они, кажется, на одной волне с ней.
– А что у меня заметный акцент? – поинтересовалась она.
– Почти незаметный, – ответил он. – Но я слышу.
– Музыкант, – улыбнулась Инга.
– Но он классный. Мне нравится. Не знаю, может, это какие-то детские впечатления от вашего кино. Что-то очень романтическое.
– Для актрисы это было бы не очень хорошо, – ответила она. – А для пианистки без разницы. Но я рада, что тебе он нравится.
Тёма кивнул и улыбнулся.
– Ты ещё не проголодался? – спросила она. – Тут есть одно заведение, там очень мило.
– Ага. Пора бы пообедать, – ответил Тёма.
Они заказали жареный черный горох, национальное латышское блюдо, как объяснила Инга, и болтали о всякой ерунде. Тёме вдруг стало неважно, о чём говорить, лишь бы с ней. Так спокойно ему не было уже очень давно, пожалуй, последний раз он так себя чувствовал ещё до знакомства с Лизой.
Когда они вышли на улицу, уже вечерело. Инга поёжилась и сказала:
– Холодно.
Тёма обнял её за плечи.
– Спасибо, так теплее, – улыбнулась она.
Так они и шли по берегу, обнявшись и молча смотря на море. Потом они ехали обратно на электричке и какое-то время отогревались на центральном вокзале.
– Я пока не хочу домой, – сказал Тёма, – давай сходим ещё куда-нибудь.
– Давай, – легко согласилась она и отвела его в кафе на Домской площади.
Они долго сидели там и пили чай из пузатого чайника, который принёс официант, одетый в чёрные брюки и серую жилетку. Тёме обстановка показалась непривычно роскошной, он привык к обедам в Гастрите и к перекусам в пирожковой на Садовой. Быстро и дёшево, без претензий на уют. А здесь приглушённый свет и блики в больших окнах мягко рисовали чуть нерезкую картинку, оставляя место для фантазии, для недосказанности.
Играла музыка, одна из лучших песен Пугачёвой: Ты на свете есть.
– Знаешь эту песню? – спросил Тёма Ингу. Она кивнула.
Тёма посмотрел ей в глаза, и его ладонь как-то сама собой накрыла ладонь Инги.
– Я нравлюсь тебе? – спросила она.
Приятная прогулка и небольшая месть Лизе оборачивались чем-то угрожающе серьёзным. Надо было делать выбор.
Если бы не Лиза, если бы он сам был другим, если бы его жизнь сложилась не так по-дурацки… Всё могло бы выстроиться иначе. Как было бы хорошо. Как в кино. Рыжая красавица-пианистка и он – спокойный и уверенный в себе гитарист. Только это всё неправда. Он – издёрганный и вечно