что вы написали на листочке, который дали Фоксу? – спросил Найджел.
– Попросил отвлечь внимание мистера Гарнетта.
– Ах вы, хитрый лис!
– Хватит болтать. Видите, я пытаюсь работать. Что там с задней дверью, Фокс?
– Обычный замок со щеколдой. Странно, что она открыта.
– Очень странно. Займитесь мусорной корзиной, хорошо? И камином.
Фокс присел на каминном коврике. Огонь в очаге почти погас. Несколько минут детективы работали молча. Вдруг Фокс что-то пробурчал.
– Как дела, рыба-пила? – спросил Аллейн.
– Если вы мне, сэр, то, кажется, я кое-что нашел.
– Что именно?
Фокс с помощью щипцов извлек из углей два клочка обгоревшей бумаги и положил их на пол перед Аллейном. Это была обычная почтовая бумага, на которой кое-где виднелись буквы, набросанные простым карандашом.
– Что там еще! – воскликнул Аллейн. – Так, посмотрим. Бумага такая же, как на столе? Нет. И карандаша я тоже тут не вижу. Надо узнать, когда в последний раз выносили мусор. Другие фрагменты есть?
– Только эти, – ответил Фокс.
– Поаккуратней с ними, ладно? Позже мы над этим поразмыслим. Со стола надо все убрать. А, вот и он.
Аллейн вытащил небольшой портфель из пунцовой кожи и начал подбирать к нему ключи. Отец Гарнетт громко захрапел. Инспектор Фокс – у него все еще был возмущенный вид – подошел ближе.
– Хорошо бы уложить его в постель, – предложил он.
– Пожалуй. Займитесь этим, ладно, Фокс? Мистер Басгейт вам поможет. «И пусть из этой непорочной плоти взрастут фиалки!»[10] Ах ты, грязный старик! – вдруг перебил себя Аллейн. Он достал из портфеля пачку писем и стал читать одно из них.
Фокс и Найджел подняли и перетащили отца Гарнетта в его спальню – уютную комнатку, отделанную розовым атласом и плюшем. Здесь было полно мягких пуфов, красивых безделушек и культовых предметов.
– Шикарно, правда, сэр? – заметил Фокс, укладывая отца Гарнетта на кровать.
– А по-моему, отвратительно, – возразил Найджел. Он презирал отца Гарнетта до глубины души. – Неужели нам придется раздевать этого старого пройдоху? – добавил он хмуро.
– Боюсь, что да, сэр. Вы сможете найти его пижаму?
Найджел сунул руку под великолепно расшитое покрывало и вытащил тонкое ночное одеяние из фиолетового шелка.
– Посмотрите, инспектор! Разве это не омерзительно?
– Вещица не в моем вкусе, сэр, – сказал Фокс, борясь с правым ботинком отца Гарнетта. – По мне, так для тела нет ничего лучше шерсти, неважно, летом или зимой. А это слишком ненадежная штуковина.
Найджел попробовал представить Фокса в фиолетовой пижаме, но у ничего не вышло, и он только рассмеялся. Вдвоем они уложили священника в постель. Тот что-то пробормотал, приоткрыл глаза и произнес на безупречном английском: «Благодарю, сын мой»; потом поморщился с таким видом, словно его вот-вот стошнит, но благополучно преодолел этот приступ и снова погрузился в сон.
Вернувшись к Аллейну, двое увидели, что инспектор с головой ушел в чтение