данный момент? Ему, правда, хотелось, чтобы она ушла?
– Если я сейчас уйду, то больше не вернусь, – не слыша себя, глухо проговорила девушка.
В мыслях билось отчаянное: "Одумайся пока ещё не поздно, Саш! Не рушь всё так легко! Ты же умный мальчик! Ты же понимаешь, что я права!", но сегодня он почему-то её не слышал. Сегодня майор Соловьёв решил идти до конца.
– А ты думаешь, что я тебя позову? – пугающе спокойно поинтересовался Александр.
И это стало последней каплей. Той самой чертой, переступив которую, обратного пути не было.
Конечно, Катя могла дать ему ещё один, неизвестно какой по счёту, шанс. Могла наступить себе на горло и перетерпеть. Могла взять тайм-аут и продолжить этот разговор позже, когда схлынут эмоции и вернётся возможность объективно мыслить. Могла, но не стала по одной простой причине – она любила себя и, несмотря на чувства к нему, не собиралась умалять свою ценность. Одно дело, когда они просто ссорились по каким-нибудь пустякам, и совсем другое, когда Синеглазый, прекрасно понимая, что она права, продолжал стоять в такой серьёзной ситуации на своём, осознанно делать ей больно и отчаянно цепляться за скрепы, которые сам себе же придумал. И сколько бы Трофимова не убеждала его в обратном, всё будет бестолку, потому что, как известно, пока человек сам не захочет себе помочь и стать счастливым, то ему никто в этом не поможет. С Сашей эта простая и циничная истина работала как часы, а она в альтруисты не нанималась. Хочет быть сильным, независимым и свободным мужиком, у которого при слове "любовь" едва пена изо рта не идёт? Пожалуйста, флаг в руки. Хочет до конца жизни быть один и носить маску неприступного айсберга? Барабан на шею и вперёд. Хочет, чтобы рядом с ним была пустая кукла без намёка на настоящие чувства? Окей, к носкам с Гринчем она купит ему подарочный сертификат в магазин детских игрушек. Как бы это пафосно не звучало, но Катенька Трофимова не на помойке себя нашла и, как бы больно и горько не было, сможет уйти, не оглянувшись. Даже, если это "больно и горько" с каждой секундой переходило все мыслимые и немыслимые границы. Внешне ни одна мышца на лице не дрогнула, а внутри… А внутри всё всмятку. В грёбаную болтунью, которую она готовила ему по утрам, когда оставалась у Соловьёвых в гостях на ночь. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Только смотреть как её любимый человек собственными руками уничтожает их шансы на совместное счастье.
– Запомни этот день и свои слова, Саша, – голос не дрожал, не ломался и не срывался. Он просто был не её – бесцветным и безжизненным. – Чтобы потом понимать, почему я, всё ещё по-сумасшедшему тебя любя, поставила на тебе точку.
Пара секунд на то, чтобы запомнить его вот таким – взбешённым, жёстким, чужим. Ещё пара секунд, чтобы запечатать этот образ и доставать его в моменты, когда без него будет совсем тяжко. И мгновение на то, чтобы полюбоваться синими глазами, в которых, несмотря на все его старания скрыть свои эмоции, творился самый настоящий армагеддон в её честь.
Какой же ты всё-таки красивый, Майор. Какой же ты всё-таки мой.