прилежанием.
Сердце Вари щемило всякий раз, когда она смотрела на светловолосую макушку своего ученика, склонившегося над тетрадкой и выводящего русские буквы, стараясь не поставить кляксу и оттого постоянно прикусывая кончик языка. Казалось, он при этом не дышал. И только когда буква, по его мнению, выходила красиво, Вильгельм мог позволить себе расслабиться и поёрзать на стуле, сбрасывая с плеч оцепенение.
Вслед за чистописанием они начинали устную речь. Варвара много рисовала, чтобы объяснить Вильгельму значение тех или иных слов. Бумаги и чернил было в достатке, так что Варя смогла брать их домой и готовиться к урокам заранее. Впоследствии готовые картинки служили им для разных языковых игр. Вильгельму очень нравился такой художественный подход, мальчик с удовольствием задавал вопросы, разглядывая Варины рисунки, а затем сам составлял по ним рассказы, придумывал истории.
Варя заметила со временем, что Вильгельм хорошо воспринимает глазами, быстрее и крепче схватывает, пользуясь зрительной памятью. Он был чрезвычайно развит эстетически, в своём раннем возрасте уже был аккуратистом, – и это во многом затрудняло его общение с местными мальчишками. Вильгельм много смущался, не умел, что называется, выпрячься, вздыбиться, любой конфликт, казалось, повергал его в ступор.
Варя не могла разобраться, был ли это пример отца, когда ребёнок использует модель поведения своего родителя, или же это было следствием авторитарности Ульриха, – когда ребёнок, встречаясь с некой взрослой силой, не в состоянии дать отпор и замыкается в себе. У Вари были основания предполагать последнее, так как при всей своей учтивости и предупредительности, Ульрих нет-нет да и проявлял властность, не считаясь с тем, находился ли перед ним ребёнок или взрослый. Командовать он любил, хотя всячески пытался ретушировать эту свою черту.
Варя испытала это на себе не единожды. Однажды, после урока, когда Вильгельм убежал играть и они остались вдвоём, Ульрих, не глядя на неё, спросил:
– Вы нуждаетесь?
Этот вопрос больно уязвил Варю, но виду она не подала.
– Отчего вы так решили? – спросила она, хотя прекрасно поняла, что Ульрих имеет в виду ее бессменное платье и стоптанные туфли.
– Вы всегда приходите к нам в одном и том же платье. И ваши бедные туфельки… Не сочтите за грубость, я лишь ищу, как можно помочь вам, потому что вы мне крайне симпатичны. Вы многое делаете для Вильгельма…
Варвара действительно делала многое; иногда ей казалось, что для Вильгельма она делает даже больше, чем для собственного сына, но это было не желанием выслужиться, не погоней за вознаграждением. Как-то само собой так получилось, что их уроки стали вылезать за пределы установленного часа. Вильгельм грустил, когда она завершала занятие, задерживал её вопросами, глазами прося остаться ещё на чуть-чуть. Внешне Вильгельм был очень ухожен, благодаря гувернантке, но та, видимо, исполняла свои обязанности по регламенту, а Варя