покинул меня, вышел в прострации. Мне не хотелось его пугать, но я должен был рассказать то, что беспокоит его брата и помочь отцу понять, что же случилось тогда в его молодости. Я лежал один и думал. «Знаешь, чем занимаются мертвые? Они наблюдают за живыми. Особенно, когда те переодеваются или принимают душ!» – Так пошутил отец, когда я закончил рассказ о своих видениях. Хорошая шутка…
На следующий вечер на дежурство заступила та самая медсестра, что утащила мой рисунок. Вспомнил, как был тогда еще настолько слабым, что еле дополз до поста, и там сначала не увидел никого.
Хотелось понять, что я живой, увидеть хоть одну живую душу, и вдруг показалось, что в коридоре кто-то есть. Я поднял голову.
Сердце и так билось тревожно, а тут совсем заколотилось. Уловил запах какой-то незнакомый, привкус во рту металлический появился, ветер подул откуда-то, сильный сквозняк, такой, что волосы шевельнулись. Из-за угла показался парень. Он сначала замер и уставился на меня. А потом медленно пошел в мою сторону. Кроме бедного парня полностью раздетого и худого, как дистрофик, так никого и не появилось… Выслушал его болтовню и удивился.
Говорил парень тихим шепотом, а вот смотреть на него было страшно и жалко. Я еще подумал, что сам такой же, как он. Отвернулся и перестал смотреть, стоял спиной к стене с дрожащими слабыми ногами, которые почти не умели ходить… Когда оглянулся, увидел, как рука его провалилась в стену или как-то неестественно согнулась. Я немного поплыл, и совсем упал. Вернулась медсестра, подняла меня с пола, отругала строго, повела в палату. А после сжалилась:
– Сыночек, миленький, потерпи еще немного, не ходи никуда. Там ты шитый перешитый. Бедненький, лежи, пока лежи, не вставая. Всё, что надо – я подам.
Я знал, что не должен вставать, мне просто хотелось кого-то увидеть, мне было важно знать, что кроме меня в одиночной палате еще кто-то есть.
– Хорошо, буду лежать, – ответил я и улыбнулся, – мне теперь терять жизнь совсем не хочется. Там парень стоял, почему вы к нему-то не подошли? Он еще хуже меня выглядит, вообще кошмар.
А она ответила, что не было там в коридоре больше никого… На этаже только старики и две женщины, а все остальные в реанимации привязанные и в коме, у них самое тяжелое отделение интенсивной терапии.
Удивленный своим галлюцинациям, сразу ей всё рассказал. А потом даже нарисовал парня так подробно, как запомнил.
И вот она снова рядом, в своих больших очках, которые не разбились при падении, или у неё были запасные. Словно не медсестра, а профессор. Посмотрела крупными глазами, поправила причёску. Волосы её были, наверное, красивыми, но стянутыми в тугой гладкий и высокий пучок.
– Я думаю, мне нужно извиниться перед вами, – сказал я.
– Эмиль, вы были правы. Всё так… так, как вы сказали… Но что это? Что это с вами такое?
И снова её голос показался добрым и чистым, без усталости, каким-то свежим.
– Не обращайте внимания, я просто сбрендил, – я улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, уголки губ дернулись и опустились вниз.
– Нет,