а заканчивалось всё жуткой сценой с матами со стороны сына и рукоприкладством со стороны отца. Он был бывшим военным, очень властным и волевым. После увольнения в запас пошел работать учителем ОБЖ в школу, где учился его сын, чтобы следить за ним и растить мужика, а не «полупидора в полукедах». Он держал весь их класс в ежовых рукавицах, мгновенно превратив сына в изгоя и «стукача», хотя тот никогда ничего отцу не докладывал, вообще всячески его избегал и старался по возможности не появляться с ним нигде одновременно, но папаша узнавал всё откуда-то из других источников. Одноклассники пробовали Краша избивать, но отец устроил им за это такой ад, что больше те попыток не делали. Ненавидели молча. От этой ненависти воздух в кабинетах, где шли уроки, можно было резать ножом. И когда наконец-то Краш окончил школу и попытался вырваться из-под тотального контроля и вдохнуть полной грудью, поступив в универ, папа пристроил туда его маму библиотекарем. Сын, которому уже было 17 лет, больше это выносить, естественно, не мог и забил на универ болт размером со вселенную. Единственное, зачем он там появлялся, так это стырить у мамки из библиотечной кассы денег на сигареты.
С октября родители торжественно отправили меня на годовые вступительные курсы гуманитарного факультета. Ездить нужно было три раза в неделю на четыре часа, что я послушно и делала. Но Краш всё это время сидел под дверями аудитории, большую часть времени на пару с Шокером или Трупаном, ещё одним членом компании, никуда не поступавшим, не поступившим и не планирующим далее учиться в принципе. Они орали идиотские песни собственного сочинения про «Я социальное зло», разрисовывали черным несмываемым маркером университетские стены, всячески мешали занятиям и вызывали во мне жгучее чувство стыда. Ясное дело, это не добавляло мне мотивации. Сначала я ушла-таки за десять минут до конца курсов, потом за полчаса, потом стала ходить только на русский, который был наиболее сложным из всех вступительных экзаменов, а потом перестала туда ходить вовсе, предпочитая в это время зависать в «Шторах» – кафешке в студгородке, где зимой собирались неформалы. На данные мне на проезд деньги мы покупали один пол-литровый пластиковый стакан мерзкого разбодяженного пива на всех, непонятно, как и зачем тянули его все четыре часа под разговоры, песни под гитару, а домой потом шли пешком через лес, что само по себе было очень классным времяпрепровождением. Несколько раз за нами увязывалась Ева, которая тоже ездила на эти же курсы, но только на физику с математикой. Она постепенно перестала шарахаться от Шокера, который тем не менее своих попыток залезть ей под юбку до конца так и не оставил, хотя встречался с девочкой Лерой, которая запросто ему его конец за такие дела завязала бы узлом, если бы узнала. Еве тоже хотелось настоящего парня, который бы водил её за руку и целовал при всех в школе, но ей отчаянно мешала её внешность, никто не видел за ней саму Еву, а все бесконечные ухаживания бесконечных поклонников сводились к предложению пойти перепихнуться.
В один