денег не берешь, а я, получается, грешная. На чужом горбу в рай хочешь въехать.
– А отдавать надо было во–время! А то теперь хватилась. Конец света, кому они будут нужны? – рассвирепела Райка, выплескивая всю накопившуюся за эти годы злость на должницу.
– Возьми, – плаксиво канючила Валька.
– Чего кричите? – из пелены дождя вынырнул Митька, шедший навстречу.
Всхлипывая, Валентина выложила ему всю историю о забытом долге и ее несчастной душе.
– Ладно, – сказал Митька, – нечего вам ругаться. Давай сюда деньги, – он вытащил из пальцев оторопевшей женщины купюры.
– Вот и все. Греха нет. А на эти деньги я пойду у жены Малашкина самогона куплю. А то сельпо закрыто, а по деревне ни у кого нет. Пойду я, ладно.
Втягивая голову в плечи, чтобы не натекла за шиворот вода, он пошел прочь от притихших женщин. Его темная фигура медленно растаяла в струях дождя. Райка тяжело вздохнула: жаль было денег.
… В той ночи было все, предвещавшее конец света. И ветер ревел иерихонской трубой. И гром был, словно глас Божий, возвещавший о начале конца. И ночь вспыхивала огненными апокалипсическими молниями.
Сквозь раскаты грома было слышно, как исступленно выли собаки и дождь разбивался о землю. Проспать такую ночь было нельзя.
Малашкин сидел на постели и смотрел на кровавые вспышки молний, освещавшие спальню. Нет, Костя Малашкин не боялся конца света. Он был атеист. И дядя его, бывший агроном Корякин, тоже был атеист. И вообще все в их роду были злостные атеисты, еще бабка говорила, что именно из их рода вышел тот мужик, что сделал крылья из дерева и прыгнул с колокольни.
Сегодня Малашкин проснулся от мысли, которая осенила его во сне, что именно из-за деревянного сооружения Никиты Захарова по деревне поползли странные слухи.
«А если этого Никиту остановить и постройку-то его разрушить, всем слухам и сплетням конец, потоп отменяется, – пронзило Малашкина. – Надо бы прижать его к стене и строго спросить, чего он там возится с топором».
Ко всем своим достоинствам, а может быть, и недостаткам, Малашкин был человеком действия. Недолго думая, он решительно встал с кровати, оделся потеплей, накинул плащ-палатку и, немного подумав, взял двустволку. Перед уходом он бросил взгляд на свою жену, спавшую крепким сном и не боявшуюся ни Бога, ни черта, ни тем более конца света. В общем, крепкая жена была у Кости. Как и он сам. Даже, наверное, покрепче, потому что побаивался ее Малашкин.
Милиционер вышел во двор и, пригинаясь под порывами ветра и струями дождя, заспешил к дому Никиты Захарова. Когда он взобрался на пригорок, то вдруг замер, увидев толпу сельчан.
Ветер рвал полы их одежд. Ливень заливал их с головы до ног. Они стояли в молчаливой покорности и смотрели почему-то на восток, ожидая конца света. Малашкин остановился в шагах пяти от толпы, но никто не обратил внимание на его одинокую фигуру в пелене дождя.
Хныкали дети, наспех одетые и вытащенные из теплых постелей под дождь. Кто-то всхлипывал, все неумело крестились и жались друг к другу, чувствуя родство и жалость к рядом стоявшим. А вокруг все сотрясалось,