так. Дочь, его дочь – убита. «Нет, нет, она ошиблась, с ней самой что-то не в порядке, я сейчас приеду и выяснится именно это, точно». – Иварс с трудом натягивал брюки, открыл шкаф, взял первую попавшуюся рубашку и надел ее, даже не задумываясь о том, что фланелевая в крупную клетку посредине лета – не самая лучшая идея.
– Где же ключи? – спросил сам у себя Иварс и сунул руки в карманы. В одном он нащупал связку ключей, из другого, к своему удивлению, достал ловко сплетенные между собой ромашку и дубовый лист. Он с яростью бросил смятый и увядший букетик на тумбочку.
Путь в Олайне занял десять минут. Иварс мчал под сто километров в час и про себя повторял только одно: «Убита». На одном из перекрестков он притормозил для того, чтобы отыскать в бумажнике ее фотокарточку, едва взглянуть на нее и снова спрятать.
– Анн, моя Анн… – Странно, но, будучи абсолютно уверенным, что Айта не в себе и с Анной все в порядке, Иварс чувствовал неладное. Тревога подкрадывалась, как будто охотилась. Вот она затаилась, для того чтобы выждать пару минут, пока Иварс припаркует машину, пройдет мимо двух цветочных горок к большому кирпичному дому, где сам когда-то жил. Подойдет к подъезду, рванет на себя дверь, затем вторую, побежит по лестнице на третий этаж, не дожидаясь лифта. И настал момент: тревога и ужас нападают, хватают, и совладать с ними теперь уже невозможно. Они взяли верх.
– Иварс Петерс? – спросил Иварса стоявший в дверях квартиры молодой полицейский.
– Да. – Иварс остановился, пытаясь справиться с тревогой и сердцебиением. Но слов полицейского он не слышал. Закачался на месте и рухнул бы на пол, если бы его вовремя не подхватили.
– Мне очень жаль, но, судя по всему, ваша дочь убита, – произнес полицейский, когда Иварс пришел в себя, сидя в низком кресле в квартире соседей – немолодой пары, его старых друзей. Иварс пил маленькими глотками воду из стакана, наконец оставил стакан, сообразив, что должен все увидеть своими глазами. – Нет, туда нельзя, – остановил его полицейский и, слегка подтолкнув, заставил снова погрузиться в кресло, – пока что нельзя. Мы снимаем отпечатки пальцев, пытаемся понять, как это случилось. Там сейчас ваша жена.
Иварс кивнул, хотя Айта не была ему женой, и в других обстоятельствах он не позволил бы так с собой обращаться. Но в данный момент он был во власти тревоги, которая командовала им. И вот наконец пришел страх. А за ним и отчаяние. Иварс заревел, нагнувшись, обхватил голову руками. Слезы, низкое кресло, боль, невозможность что-либо предпринять – не это ли делает человека абсолютно беспомощным и показывает его ничтожность? Это бесспорно. А еще – Иварс не понял, сколько прошло времени, – послышался невдалеке чей-то громкий голос и тот самый молодой полицейский тихо произнес: «Идемте».
Снова перед глазами проплыла дверь, часть коридора, опять дверь. Вот и знакомая квартира, бесконечные книжные полки, обои с красными цветками.
На полу в гостиной, на самой середине, на спине лежала Анна. На ней был серый спортивный костюм. Ее босые ноги выделялись даже на фоне серого линолеума: они были синеватые, неподвижные, источающие