но нет, не пригубил, лишь понюхал вино и поставил на место.
Кларица было хотела на том заострить: вот видишь, нельзя, – но не заострила и правильно сделала, потому что Доб снова улыбнулся, отчего шрам на его губе сделался еще белее.
– Хорошо здесь, – решил поменять тему Доб. – В Дорлине вообще хорошо. Каждый раз понимаю, что здесь мое место.
– И тебя не смущают его неудобства? – спросила Кларица. – Толкотня, всюду прорва народу.
– Нет, не смущают. Это, наверно, наследственное. Я – городской житель. Когда мы приезжаем в провинцию: море, поля и деревья вокруг… Того же Лебега послушай, еще два мешка наплетет: и травою как пахнет, и воздух какой!.. И прав. Сотню раз. Только что мне его правота? Природа тоску нагоняет. Ощущается вдруг: одинок ты, заброшен. В ней что-то вечное, а ты – как соринка. И тогда рассуждать начинаешь: всё, наверное, потому, что мы оторвались от природы, во всяком случае, такие, как я, оторвались давно и успели создать ей замену. Для нас, для меня, Дорлин – и есть природа. Он – как бы следующий этап: Бог сотворил землю и все живое, живое сотворило Дорлин, то есть взяло на себя роль Бога, а Дорлин сотворил нас, иными словами, подхватил эстафету, – и так, наверное, до бесконечности. Ведь и Бог, если Он существует, тоже откуда-то взялся? Кощунство, наверное, так рассуждать? Но, как Лебег говорит: себя надо слушать. Косой Сажень, вон, не послушал – и руку сломал. И брат мой сломал, только не руку, хребет, хотя уверяет, что все делал правильно. А кто сказал, что в жизни бывает все правильно? Если было бы так – жизнь давно бы закончилась.
И снова улыбнулся:
– А почему ты меня не перебиваешь?
– Интересно, – ответила Кларица. – Знаешь, когда я ждала Вигду, кое-что из того, что сейчас ты сказал, мне тоже пришло в голову.
– Не философствуй, – взял ее за руку Доб. – Не женское это занятие.
– Второй, что ли, сорт?
– Нет, самый первый.
В общем, когда Вигда с Лебегом вернулись, они уже сидели в обнимку. На что Вигда не преминула обратить внимание:
– Хорошо продвигается. Я одобряю, – и, найдя свой бокал порожним, осушила Кларицин одним махом.
Но вчетвером разговор не получил продолжения. Да и не хотелось его продолжать. Он не для четверых. Едва ли что-нибудь из того, что Доб сказал Кларице, он мог бы сказать и при Вигде. И вовсе не потому, что Вигда глупа и неспособна понять. Просто при Вигде все обратилось бы в шутку. А шутить все же лучше над чем-то другим.
И другое нашлось:
– А вы обратили внимание, какой серьезный у нас официант? – сказал Лебег. – Он и по залу ходит: поднос – будто письменный стол. Словно в паузах между заказами диссертацию пишет.
– О происхождении жаркого из теленка! – ввернула Вигда.
– Нет, – затряс головою. Доб. – О десоциологизации официантов… Эволюция наша была бы не полна, когда не народилось бы это сословие!
– Во, дает! – хлопнула Вигда его по плечу.
– Но от кого? – теперь настаивал Лебег. – Не от обезьяны ж, как мы, официант эволюционировал?!
– Да