о том не задумывалась), происходящее ей стало представляться иным. Она стала подмечать мелочи, на которые поначалу не обращала внимания. Что в чопорности официантов присутствует какая-то пренебрежительная развязность. Они каждый день обслуживают здесь посетителей, и праздник, подобный сегодняшнему, для них просто работа, рутина. Нечто настолько обыденное, как ей утром найти свои тапочки. И официанты смекнули уже, кто есть кто, и как себя подобает держать. – Вам кофе иль чай? Пиво? Можно и пиво… – они продолжали носиться с подносами, и все-таки ощущалось, что с другими клиентами они ведут себя по-иному. Пропускают вперед, опускают глаза. А с этими – нет. Кровь, повадка – не те. И даже двухсотлетний дядька из Колт-Пьери, который совал им в карман чаевые, не мог все равно стать для них чем-то большим, чем человеком, пускай и небедным, но не живущим в столице. Словно через зал пролегла стена, тонкая, эластичная и абсолютно прозрачная, которую обе стороны прогибают туда и обратно, но что стену не устраняет, она незримо присутствует, и когда веселье закончится, родственники, а значит, и Кларица, останутся по одну ее сторону, а официанты и ресторан – по другую. С его гирляндами ламп и зеркальными стенами, с полом, утыканным изумрудами, несомненно, поддельными, и неподдельно шикарными. С певицей в платье, осыпанном такими же изумрудами, не отходящей от микрофона и томно бубнящей про что-то свое. С толщенными глянцевыми меню, из которых не только что заказать, а просто прочесть все, что в них перечислено, нужно дожить не до серебряной свадьбы, а до золотой, а то и бриллиантовой.
И если Кларица что-то извлекла из этого вечера, – как сказал папа: чертовски удачного! – то только одно: в следующий раз она из кожи вон вылезет, но останется по другую сторону прозрачной стены. С рестораном, певицей. В том, другом мире, который не закатывали в банку, который, скорее всего, не напомнит об осени, саде и яблочных дольках. Не напомнит о Глэме с окровавленным носом. Кларица останется в мире скоропортящемся. Но как раз потому вдыхать его надо быстрей, в полной мере.
На родственников Кларица произвела впечатление. Наверное, тем, что они разглядели в ней что-то другое, чего в них самих нет, да и вряд ли появится. И они весь вечер осыпали ее комплиментами:
– Прическа!
– А серьги!
– А платье!
– А туфли!..
– На диете, небось?
– Молодец, держишь форму!
– И духи у тебя – поделись, где купила?
Но больше других обхаживал ее дядька из Колт-Пьери:
– Есть внучок у меня. Твой ровесник, чуть младше. Подскочила бы к нам. Познакомлю. Гульнешь с ним. Я его подзапряг. На заводе он главный. Но на случай такой – выходной обещаю.
Кларица не знала, как от дядьки избавиться, и в конце концов пошла танцевать с каким-то племянником, который уже на третьем такте завел ту же песню: что неверно живем, разбрелись кто куда. А должно быть не так, должны вместе держаться. – И сунул Кларице номер своего телефона, надеясь,