чертыхание.
– Да-а, разбушевались они сегодня, – растерянно протянул Гуго. – Проклятые пустобрехи! Неужели у самих башка не болит от собственного воя?
– Разумеется, нет. Как у пустых комков мяса может что-то болеть?
Олаф хмыкнул и сплюнул.
– Зачем ты так? Собаки – живые существа всё-таки.
– Ты еще скажи, что кинокефалы тоже люди.
Презрению Олафа не было предела, такой же смрад исходил и от Гуго, а вот Йенс ещё не окончательно пропитался смрадом. Он сомневался.
– Давно доказано всеми учёными-переучёными степенями мира, что допотопное мнение о живности, созданной для… как там было? Для кристаллизации души и воплощения конечного продукта в образе человека – выдумки. Зверьё – оно и есть зверьё и стоит особняком от человека. Вот, Йенс, ты можешь представить, чтоб душа твоя влачилась в этой твари?
Характерный визг и злобное рычание говорило о том, как дворнягу немилосердно пихнули ногой.
Уши плотно прилегли к моей голове, лоб покрылся морщинами.
– Я думаю, что нет, – растеряно промямлил Йенс.
– Именно! – раздалось ободряющее хлопанье по плечу.
– Представить невозможно, как учение это находило последователей так много веков, – подал голос затихший Гуго. – Все эти странные ритуалы по определению своих воплощений… Так бредово.
– Есть мнение, что их до сих пор проводят.
– А зачем?
– Ну как зачем? Приверженцев допотопного полным-полно, сейчас это даже стало входить в моду.
– Чёрт знает что творится на свете.
На этот раз сплюнул Йенс.
– Благо люди просыпаются и что-то делают. Освещают вещи в истинном свете.
Олаф потряс чем-то в воздухе. По отчетливому запаху чернил я узнал газету. Свежий выпуск.
Такие благородные люди, как этот журналист, не боятся поднимать темы, так тщательно избегаемые. Собачья голова – не показатель инородности, а бич общества, который надо искоренять!
– Да тише ты!
Злобный шёпот Гуго заткнул развернувшуюся тираду Олафа. На мгновение установилась тишина, разрываемая только собачьими криками.
– А как же помеси? Они тоже бич?
Тихий вопрос Йенса, казалось, застал врасплох, но язвительный Олаф не заставил себя долго ждать.
– Разумеется! Представь своё чадо с собачьими ушами. Отвратно!
Плевки прозвучали одновременно. Смрад стал нестерпимым, и мне стало невыносимо тошно. Я окончательно убрал руку с дверной ручки и зашагал в обратном направлении. Волной охватившая слабость сковала ноги, и они заплетались. Я еле доковылял до своего кабинета. Закрылся на ключ. В удушающей злобе опрокинул стол, но дыхание сбилось, стало прерывистым, и слабость от ног расползалась по телу, добралась до груди. Я сполз на пол, прислонившись спиной к стене. За что? Почему всё так устроено? Зачем эти люди так говорили? Почему они снова кажутся мне ненастоящими – очередными картинками? А если они ненастоящие,