но не могла, я была связана поверхностным неуютным сном на весеннем рассвете в четыре часа ночи. Я извивалась, пытаясь проснуться, но не могла, моя диафрагма была зажата, а сердце стучало все сильнее и сильнее. Я карабкалась из-под земли, мне уже удалось высвободиться из лап Кори, и, словно вырвалась из погребенья, моя голова была уже над землей, и я видела могучий ствол Моей Елки, врезающийся ввысь. Я тянула руку, чтобы мой папа крепко схватил мою ладонь и вытянул наружу и увел домой, где мама готовила обед. Только папы под елкой уже не было. Но я справилась сама и выкарабкалась на землю, отряхнулась и побежала по знакомой мне аллее. Лил сильный дождь, и светило солнце, только безрадостно как-то, как постапокалиптичная огромная лампа. Я знала, что, если прибегу на дачу, там будет ждать молодая мама, готовящая обед. Она всегда готовила обед между научной деятельностью или занималась наукой в перерывах между этим бесконечным обедом, длиною в жизнь?
Сколько тонн крупы, мяса, овощей, молока и муки были перемолоты мамой, чтобы оказаться в наших неблагодарных желудках? Передо мной начало рассыпаться поле из маминых обедов, засаленных тарелок с объедками, костей, гнилых овощей, и мне показался запах еды таким отвратительным! Все это прошло через меня и увеличило мое тело, отложилось в жиры, застряло между зубами, вышло, сформировало прыщи. А если бы я ела совсем чуть-чуть фруктов, я была бы еще более худая, а ноги мои еще более мышечными, и я была бы красивее папиной любовницы, а волосы мои не были бы жирными, и у меня бы никогда не было перхоти, а когда мне будет тридцать пять лет, у меня не будет целлюлита. Эти мысли во сне, вспыхивающие разными образами, привели меня к глубокому чувству тошноты. Я остановилась перед нашим девятиэтажным домом, из которого сыпались мамины завтраки, обеды и ужины, и меня вырвало. Я резко проснулась, и поняла, что срыгиваю остатки алкоголя прямо на одеяло, а Глеб брезгливо выскочил из-под одеяла и быстро надел трусы. Он показался мне очень красивым, а я себе омерзительной, и я укуталась под одеяло и испугалась, что, если укрыться с головой, я окажусь погребенной под землю, под еловым лесом. Чувство отторжения самой себя быстро сменилось чувством восхищения – я была молода и прекрасна, свежа, с открытой женственностью, от меня был самый лучший запах, меня хотели мужчины, и я досталась самому лучшему парню университета. Я ушла из дома, я не думаю о папе, я богемно блюю алкоголем в квартире парня. Булимия – болезнь аристократическая, и худые девушки, променявшие еду на эфедрин с кокаином, часто выблевывают из себя то, что все-таки предательски попадает в их тела.
В то утро я решила отказаться от еды и худеть. Я высунула голову из-под одеяла и сбросила постельное белье на пол – в стирку. Я начала быстро одеваться и хотела пойти с Глебом куда-нибудь вместе, просто гулять или к его друзьям, куда-нибудь отсюда, чтобы не думать про университет. Но мужской голос из коридора напугал меня – это был его отец. Семья Глеба уже не спала. Квартира была наполнена голосами его младших братьев. Отец нагло