меня в привычку, того гляди скоро сама буду заносить им плату за проживание в их городе. Благо, продукты остались при мне. Видимо, стоило расценивать это, как заботу о своей дойной корове. Если я помру голодной смертью, то они потеряют часть своего «заработка».
Небольшого запаса продуктов хватило только на неделю, после чего я поняла, что так больше продолжаться не может. И как ни горестно мне было признавать поражение в борьбе за самостоятельную жизнь вдали от дома, пришлось просить маму принять меня обратно под свое крыло. В ответ на мое письмо-прошение мама безапелляционно заявила, чтобы я не смела возвращаться и позорить ее. Конечно, было обидно и досадно признавать, что я еще не готова жить самостоятельно, как и к сепарации от родителей. Но я так устала бороться за выживание в одиночку, что готова была идти до дома пешком, лишь бы снова встать под мамину защиту. Благодаря помощи моих одногруппников, идти пешком мне все-таки не пришлось. Они собрали мне деньги на дорогу, и я с тяжелым сердцем и в растрепанных чувствах покинула этот злополучный город.
Мама ясно дала понять, что путь домой мне заказан, и я поселилась у своей подруги. Ничего более не оставалось, как вернуться в школу, чтобы отучиться последний год и получить аттестат о полном среднем образовании. Пришлось применить все свое красноречие, чтобы убедить директора школы принять меня обратно. Согласилась она весьма неохотно, что обуславливалось тем, что я уже пропустила два месяца учебы.
Мама, конечно же, узнала о том, я что вернулась и поступила обратно в школу. Она рассердилась, но позволила мне вернуться домой, что я и сделала, отблагодарив приютившую меня подругу. А потом у нас с мамой состоялся тяжелый разговор. Она хотела знать, что послужило причиной моих последних действий. Вопросы сыпались градом, и приняв ее интерес за материнские переживания обо мне, я поведала ей обо всех своих невзгодах в чужом и неприветливом городе, наверное, впервые в жизни изливая ей душу. Рассказала, в каких ужасных условиях жила в студенческом общежитии, и как бандиты отбирали у меня все деньги, а я потом голодала и мучилась от болей в пустом желудке. Я будто переживала заново те страшные испытания, что выпали на мою долю. Из глаз невольно покатились слезы, и мой рассказ прерывался всхлипами, а мамино участие ко мне растрогало меня еще сильнее. Мама выслушала меня ни разу не перебив. Я уже подумала, что надо было опустить некоторые подробности и не расписывать все в таких мрачных тонах, чтобы не расстраивать ее так сильно. Конечно, я и не ждала, что мама разрыдается и начнет причитать, как же я натерпелась, а потом заключит меня в теплые материнские объятия, и мы уже вместе будем рыдать друг у друга на плече… Но ее реакция меня просто шокировала! После минутной тишины, ее лицо искривила презрительная гримаса. Я не поверила своим глазам, а мой размякший мозг пытался оправдать это тем, что мама так тронута, что вот-вот расплачется… что это слезы сочувствия, подступающие к глазам, так исказили ее лицо. Но нет. Это было презрение, что испытывают