и средства их решения, а вместе с ними и общие очертания целей.
После пережитых российской стороной цепи военных неудач 1842–1843 гг. все большее число, и в первую очередь военных начальников, стало участвовать в поисках более конструктивной политики на Кавказе.
К середине 40-х гг. XIX в. императору Николаю I стала очевидной правота барона Ф. Ф. Торнау, который еще в 1839 г. во время их встречи в Аничковом дворце, отвечая на его настоятельную просьбу оценить перспективы победного завершения кавказских дел для России, заметил, что ни «в три года, да и в тридцать лет с горцами не совладают»[151].
Несмотря на тогдашнее несогласие со своим офицером разведки, император уже через три года был вынужден признать, что в столкновении двух военных тактик, двух разных армий – российской, действующей по европейским военным правилам, и горской, непредсказуемой и ведущей партизанскую войну, Россия имела мало шансов на скорую военную победу и надо было изыскивать новые приемы военных действий[152].
Император Николай постепенно стал осознавать особенный характер Кавказской войны, «то необыкновенное соединение всякого рода материальных и нравственных препятствий, о которое в продолжение полувека сокрушались усилия могущественной империи. Упорство сопротивления превзошло все ожидания»[153].
Кроме того, «русские встретили на Кавказе соединение всех препятствий в людях и в природе, какие только можно представить, точно Кавказ был нарочно устроен на северном рубеже Азии, чтобы навеки оградить эту часть света <…> Покорение кавказских гор, как восточных, так и западных, требовало великого таланта, необычайной энергии со стороны руководителей, и не только мужества и опытности, но еще безграничного самопожертвования со стороны войск»[154].
Николай I колебался. Он не желал отменять уже принятые к исполнению свои решения, что неминуемо отразилось бы как на авторитете его самого, так и вообще имперской власти как таковой, чего допустить при здравом уме было немыслимо. В этой связи император считал, что «необходимы только постоянство и твердая решимость в их исполнении, и тогда почти безошибочно можно определить годами время, когда Черкесия будет покорена»[155].
Но поиск велся, как и прежде, в сфере организации управления войсками и территорией, а также в сфере кадровой политики. Надо же было искать в существе философии проблемы, чтобы потом создавать новые способы на новых основаниях. Не меняя общей философии проникновения на Кавказ, но постоянно меняя людей, шли по кругу к прежним неудовлетворительным результатам.
Не была сформулирована в высших сферах имперского руководства и та цена, которую там готовы были заплатить за Кавказ. Не продумали еще и всех способов и средств – ближайших и отдаленных, – которые будут необходимы для всесторонне успешной колонизации вновь приобретаемого края.
В этой связи потому и существовали, и конкурировали между собой множество