серьезного влияния на покорение Чечни <…>»[186].
При главкоме А. И. Нейдгардте, и как то было всегда, никто не решался перечить воле императора. Не произошло этого и при наместнике графе М. С. Воронцове, который не мог начинать своего поприща на Кавказе ссорою с императором, тем более этого не было в его правилах. Кроме того, опыт показал, что «редко когда возражения их возражения против того или другого неправильного действия были принимаемы в уважение»[187].
После приезда в Тифлис наместник оставался там только месяц, так как Петербург торопил. Для Петербурга в кавказском вопросе «военные действия представляли главный интерес»[188].
Приготовления к экспедиции поражали воображение старожилов, бывших тогда на Кавказской линии. Никогда в сборах не принимало участия такого числа отдельных отрядов, назначенных для одновременных и согласованных действий на противоположных пунктах и направлениях театра войны с горцами. Как свидетельствовал К. К. Бенкендорф: «Никогда еще отряды эти не имели такой численности, особенно же главный отряд, при котором должен был находиться сам главнокомандующий – это целая армия»[189].
Главная квартира войск и местопребывания М. С. Воронцова располагалась в станице Червленной, где «не было ни одного почти дома, который не был занят приезжим постояльцем; все кипело жизнью, все вполне наслаждалось новизною впечатлений и ощущений.
Громадные средства приезжих тратились в станице, все обзаводились лошадьми, оружием, азиатскими костюмами и с беспечностью молодости тратили свои силы и деньги в ожидании скорого выступления…»[190].
Граф М. С. Воронцов объехал Линию, попутно обсуждая запланированную экспедицию с линейными командирами разных рангов, сообразуясь с предстоящими ему действиями. Но после встречи с генералом Р. К. Фрейтагом и князем М. З. Аргутинским он начал терять уверенность в успехе похода в горы.
Своими сомнениями он поделился с военным министром А. И. Чернышевым, которому писал в мае 1845 г.: «Если бы даже полученное мною приказание действовать в этом году наступательно, прежде, чем вновь приняться за устройство передовой Чеченской линии, было противно моему мнению, как не согласны с ним здешние генералы, то я все же исполнил бы его с тем же рвением, но я откровенно говорю здесь всем, что это также и мое мнение, что неблагоразумно избегать встречи с Шамилем и возможности нанести ему вред, что устроит наши дела лучше всего. Если Богу неугодно будет благословить нас успехом, мы все-таки сделаем наш долг, не будем виноваты и обратимся к методической системе»[191].
М. С. Воронцов, не желая открыто противоречить высочайшей воле, старался мягко предупредить Петербург о том, что столичные идеи и упования не находят отклика в кавказской армии. Несмотря на это, он, верный слову и долгу, выполнит все предначертанное ему, в этом не должно сомневаться, даже вопреки царящему вокруг несогласию: он с