а если надобно, и еще смастерю, отлажу все арбалеты не хуже, чем в легионе дожа. Будет нужда – все оружие в гарнизоне обихожу, заточу клинки, вычищу аркебузы. Ты на мои годы не гляди, я дело свое знаю. Пусть лишь мне разрешат потом присоединиться к графскому торговому каравану, идущему в любой крупный город. Венеция, Ровиго, неважно. Что скажешь?
Годелот задумался. Быть может, это и есть выход? Еще два дня с этим ершом не сахар, но тогда ему не в чем будет себя упрекнуть. К тому же привезти графу оружейного мастера вовсе не лишнее. Комендант давно рвет и мечет, что в отряде ни одним палашом даже свинью не заколоть, только синяков скотине насажаешь. Гильермо-оружейник стар уже, глазами слаб, да и подагрой хворает. А комендант радение оценит и Годелота фавором не обойдет.
Шотландец невольно усмехнулся: чудны дела твои, Господи. Вместо близорукого – привезу графу вовсе слепого.
Но Пеппо уже уловил короткий смешок кирасира, и неподвижные глаза опасно потемнели:
– Чем это я тебя так развеселил, Мак-Рорк?
Годелот только фыркнул:
– Ох, простите, святой отец! Уж и улыбнуться грех.
– Улыбка насмешке рознь. – Пеппо не повышал голоса, но в нем уже послышались знакомые кирасиру колкие нотки, и Годелот вновь ощутил улегшееся было раздражение:
– А ты чего придираешься? Или совесть нечиста?
Тетивщик оскалился, и ледяной кобальт замерцал чертячьими искрами:
– Ах вон оно что, совесть! Несподручно, поди, вора в родной дом тащить, еще закрома обнесет и сбежит. Да не трусь, Мак-Рорк! Куда мне, убогому, от твоего коня с покражей бегать? Всего-то хлопот – догнать и пристрелить. И мне покой – и тебе слава.
Годелот швырнул оземь флягу, чувствуя, как от ярости клокочет кровь.
– Да в какой паутине ты вывелся, ирод?! – рявкнул он. – Сам гнус ядовитый, и других такими же мнишь!
Пеппо издевательски расхохотался:
– Эх, знакома песня! Гнус, бесов выкормыш, дурноглазый. Все вы сначала ухмыльнуться горазды, а потом святошами прикидываетесь.
Шотландец вскочил на ноги и замахнулся, но увесистый кулак замер у самого лица Пеппо. Тот не шелохнулся. Кирасир стиснул зубы – мерзавец снова затеял бравировать своим неколебимым самообладанием. Что ж…
Неистовым усилием воли взяв себя в руки, Годелот вкрадчиво произнес:
– Давай, шипи, аспид. Легко, наверное, ядом плевать, когда знаешь, что честный солдат все равно калеку не тронет.
Тетивщик побледнел. А потом взметнулся с земли и поразительно метко наотмашь ударил кирасира по скуле. Тот отшатнулся на два шага назад, но устоял и не остался в долгу: ударом в челюсть отшвырнув Пеппо наземь. А тот ужом извернулся в траве, ногой резко подсекая Годелота за лодыжки. Потеряв равновесие, шотландец рухнул навзничь. Твердое колено больно впилось в грудь, Пеппо сжал горло Годелота и прорычал:
– Я. Не. Калека.
Кирасир охватил запястья тетивщика, отдирая от шеи цепкие, неправдоподобно сильные пальцы. Некоторое время шла борьба, но Годелот был шире в плечах и