люди. Прав булгаковский Иешуа, что все люди добры.
Парковка свободная. Уже счастье. А возле лифта улыбчивый сосед-викинг. Я напряглась.
– А ты утром верно сказала: жена у меня – истеричка!
– Эгоцентричка, – улыбнулась я, потом засмеялась, захохотала, глотая слёзы. – Истеричка – это я!
Глава 2. Статус: «В активном поиске»
Лопушара… Лопушара… Это всплывшее из детства прозвище, неожиданно произнесённое главредом Свистуном, не давало мне покоя. Мало я в школе натерпелась? Брату было ещё хуже – он был Лопух. Я улыбнулась, представляя его: маленького роста, лопоухий. Точный Лопушок. Я его так и называла, ласково, любовно. А Лопушара – как-то грубо. Сколько слёз я пролила? Но таков закон школы: дали кликуху – носи. Пока не отсохнет и сама не отвалится. В 7 классе я перестала реагировать, и все отстали. Конечно, гадкий утёнок оперился, округлился. Уж и лебеди из 9 класса стали приглашать в свою стаю: «Алёна, приходи… Пойдём погуляем…»
И вдруг в 23 года опять Лопушара! Что к чему? Серьёзный мужик впал в детство? Я покажу тебе Лопушару!
Месть… Какое сладкое слово! Нет, оно не сладкое, а какое-то красное, как острый перчик. Или как уголёк. Тлеет внутри… Требует подпитки, действий. А может, Свистун специально разжигает костёр? Ландау тоже мне. Я вспомнила, что читала о гениальном физике, который специально применял тонкие оскорбления, чтобы мотивировать студентов к действию, и они из кожи вон лезли, доказывая свою состоятельность. Вот и Свистун туда же, тот ещё педагог. Макаренко редакционный. Ну-ну, посмотрим, кто кого.
А что посмотрим? Идеи нет. Статьи нет. Ничего нет. Пустота. «Алёна и пустота», том второй. Пелевину надо подсказать, чтобы написал продолжение.
Полночь. Плюнуть и уснуть. Утро вечера мудренее. Ворочаюсь уже полчаса. Проверила в чатах, кто из подруг ещё не спит. Виталина, она же Вита, она же Виталинка была недавно. Звоню. Отвечает сразу:
– Привет. Не спишь?
– Сплю, поэтому звоню. А ты спишь? – я улыбнулась: классика разговорного жанра.
– Хорошо, что ты позвонила, Алёна, – голосок подозрительно ласковый, вкрадчивый. – Посидишь завтра с Пашкой? Тебе делать-то вечером нечего.
– Ага, я ж на пенсии. Скуча-а-ю… – проверим, кто из нас ехиднее? – Вечером крестиком вышиваю, рассаду поливаю…
– А что не спрашиваешь, куда я пойду? – я чувствую, как Виту распирает желание поделиться.
– Куда-куда? С мужиком встреча, – ворчу надтреснутым старушечьим голосом.
– Ага! – слово короткое, но здесь и радость, и гордость, и торжество.
– Приводи, посижу, – я сразу невежливо отключаюсь, чтобы не выслушивать восторженную характеристику очередного ухажёра. А Пашку жалко. Растёт без отца. Шесть лет пацану, а вокруг одни тётки. Скоро в помаде начнёт разбираться.
Сон ушёл. Лучше так: ушёл сон. Чтобы было понятно, что это не мужчина корейской национальности, а спасительное забвение. Кстати, я хорошо