думаешь ты, что мужчина не может сказать слово свое о том, что жизни возможной или невозможной касается? Кто право имеет отнять свободу говорить о жизни и смерти у тех, кто рождается и умирает? – сказал Отшельник, печами пожимая. – И путешествие свое с кем бы то ни было именно с этого начать и следует. Убить или пощадить дитя, и что считать убийством его, а что нет? Когда спросишь ты и услышишь или даже если не услышишь ответ, узнаешь ты, тем самым, о человеке так много, что большего для первого шага на пути совместном мало что сказать сможет. А вдруг случится и так, что доведется кому узнать как-то о путешествии нашем с тобой, а значит пройти по одной с нами дороге? Давай же будем уважать его и желание его идти или не идти с нами и скажем правду ему о том, кто мы. Может и не захочет он дальше знать, что случилось с тобой и со мной на пути нашем?
– Но если не знаю я, что сказать? Если слов нет у меня и знаний достаточных? – наморщил я лоб и потер его. – Слышал я как-то от людей ученых, что вытравить плод не считают они убийством, ведь нет разума в том, кто зачат лишь только и души в нем нет… а они ведь люди умные и умные весьма.
– А что ж говорят о том люди мудрые? – поинтересовался Отшельник, окидывая взглядом добрым лица злые, что были недалеко.
– И кто же они, мудрецы эти? – пожал теперь уже я плечами. – Да и как отличить мудрого от ученого?
– Надо просто узнать, что он думает, когда стоит в одиночестве перед отражением своим и смотрит в глаза себе, – сказал Отшельник. – Ученый повторит мысли чужие, а мудрый свои.
– Не провидец я и не ведаю, что в мыслях людских и не знаю способа прознать это, – хмыкнул я. – Как же ж сделать то, о чем говоришь ты мне?
– Никак невозможно это, – Отшельник засмеялся. – А потому все, что можно, это найти отражение свое и встать перед ним и посмотреть в глаза ему и спросить.
– Смотрю я и не вижу ответа, поскольку не мудр и не учен, что же делать мне? – заупрямился я, ведь не хотелось мне отвечать.
– Снова спросить, как уже сделал ты, но раз уж не знаешь, кто мудр, а кто учен, то придется довериться.
– Ну тогда снова спрошу я у тебя, ведь все равно больше не у кого, – быстро сказал я на то.
– Хитер как змей, – не одобряя и не порицая сказал Отшельник. – Ладно. Если считаешь ты, что избавление от плода убийством не является, то твой это выбор и ответ тебе же держать сначала перед совестью твоею, а потом и перед Тем, кто голос совести дал. Но меня ты спросил, а потому вот и ответ мой тебе.
Он поднял руку и сгустилась тьма, подобная той, что в лесу пугала меня, но рассеялась она в тот же миг и вот стол передо мной и множество тарелок на нем с едою всякою.
– Возьми это, – сказал Отшельник и протянул мне пузырек с жидкостью прозрачной, словно вода родниковая. – Влей в любую тарелку, на которую взгляд твой упадет, но знай, прежде чем вольешь, что будут есть из посуды этой вскоре.
– И что же