Семенович вышел из «лягушатника» вместе с Леной и Катенькой в страхе, что теперь за ними будет погоня, придется быстро бежать и прятаться в подворотнях. Но через минуту вышел Альберт, и они вместе как ни в чем не бывала прошествовали к автобусной остановке, где «сняли» девчонок.
«Ну, чао-какао», – сказал Альберт, – «разлетаемся кто куда».
«Слушай, ведь только познакомились», – возмутился Семен Семенович, когда они отошли в сторону, оставив девочек на остановке.
«Не ной», – одернул его Альберт, – «такого добра мы еще сто центнеров насобираем, при нашем-то обаянии». Семен Семенович спросил про деньги и выяснил, что Альберт «полностью очаровал» официантку и пообещал ей занести должок на следующей неделе. Впрочем, он так этого и не сделал.
«Ах, вот ты какой, Альберт! Тебе бы только очаровывать, порхать да пыль пускать в глаза. Ты просто баловень судьбы! Сластолюбец, жуир, бонвиван!» – мог бы сказать Семен Семенович тогда, знай он все эти слова. На самом деле он подумал нечто подобное. Но он уже не злился на Альберта, он зауважал его еще больше. Он решил равняться на друга во всем, возможно, даже сшить себе такие же точно узкие штаны, наплевав на комсомольские предрассудки. Тогда ему в голову не пришло, что он просто-напросто не влезет в эти «дудочки». Есть люди, которым вне зависимости от моды написано на роду всю жизнь ходить в просторных шароварах.
Полтора рубля за посещение мороженицы Семен Семенович до сих пор должен Альберту, о чем тот время от времени в шутку напоминает ему. А, может, не в шутку? Всерьез?
Был самый разгар лета. Театральный роман Семен Семеновича уже завершен, а вот роман с Кларой продолжался. Со временем Семен Семенович даже вошел во вкус, он совершенно перестал стесняться своего тела и своих инстинктов. Но чем более свободным и беззастенчивым становился он сам, тем скромнее и беззащитнее выглядела Клара. Вместо дерюжного лифчика она теперь носила кружевной, в блузках тоже поприбавилось оборочек, а ее ночные сорочки стали напоминать полупрозрачные туники, в которых балерины бегают по сцене. Формы, смутно очерченные под тканью и приукрашенные драпировками, приобрели особую заманчивость. Облик Клары приблизился к классическим образцам, да и к себе самой она стала относиться по-особому, без прежнего цинизма. Если раньше, рассказывая про начальника паспортного стола Ширякина, она сказала бы: «Отдалась ему», – то теперь она затушевывала свою инициативу и говорила: «Он овладел мной». На самом деле ей хотелось бы выразить это еще более тонко: «Сорвал едва распустившийся бутон», или «Смял своими грубыми руками нежные лепестки юной розы». Но даже если бы она сказала сугубо по-медицински «дефлорировал», то в этом слове мы уловили бы цветочный аромат, прелесть и нежное дыхание богини цветения Флоры. Встречи их проходили в той же самой подсобке, только на полу невесть откуда появился пушистый коврик, а шторы на окнах стали поплотнее и покрасивее.
«Главное в жизни – любовь!» – говорила Семен Семеновичу Клара, – «Без любви все мы – ничтожества. Запомни,