назад, хотя и хорохорится по-прежнему, все скачет, скачет, словно резвый козлик. «Вот уж действительно смешно!» – давно отмечает про себя Семен Семенович не без удовольствия. И только одно исключение, он делает в своем насмешливо-диалектическом подходе к людям, и это исключение – Валерия Ярославна, попросту Лерочка, первая и единственная любовь Семен Семеновича. Ее он представляет только юной девочкой, а не солидной дамой с усиками. Нет, он, кончено, видит правду, но замечать ее не хочет, противится и страдает.
Ах, Лерочка, – просто чудо! Живые водянистые глазки, мордашка кошечки, тонкие пальчики, худая шейка и округлые плечики – голова кружится от одного воспоминания.
Пышнотелая Клара, которая всегда была склонна поэтизировать свою былую невинность, нагло попранную после войны, любила сравнивать себя с Розенблют , героиней старой немецкой сказки3. Но какая же она Розенблют? Лерочка – да; в ее объятьях можно легко забыться после любого, самого трудного пути. Жаль, что Семен Семенович мало похож на юношу Гиацинта из той же сказки, хотя совсем как Гиацинт тщетно пытается дознаться в чем суть вещей.
«Ах, Лерочка», – мечтательно шепчет Семен Семенович, – «ты моя Розенблют!» И в эту минуту он видит хрупкую юную Лерочку, а рядом с ней себя, старого, растрепанного, замызганного рыбьими помоями. Не удивительно, что она предпочла другого! Было бы даже несправедливо, если бы произошло не так.
В ту далекую осень Семен Семенович рассматривал себя в зеркале и видел широкоплечего парня (это вам не Альбертово худосочие), с мощными скулами, с крепкими широкими запястьями, с выпуклой грудью, покрытой шерстью, ширококостного и пухлогубого – одним словом, чем не красавец? Крепко сбит! И, главное, все это далось без изнурительных тренировок в спортивном зале, без какого бы то ни было насилия над собой, если не считать два чугунных утюга, которые он забавы ради подбрасывал в воздух по утрам. Сама природа взрастила его таким.
«Какой я к черту татарин», – размышлял Семен Семенович с пристрастием разглядывая себя, – «Татарин должен быть гибким и шустрым, как зверек. Положи его на бок – лиса пролезет между землей и талией, а если меня на землю положить, то не останется ни одного просвета. А еще татарин должен быть злой и жестокий, как сам Чингисхан. А еще, если уж на то пошло, я не знаю ни слова по-татарски, и, когда соседка Губайдуллина ругается с мужем, мне слышится одно только «дыл-был-дыр». Скорее уж Альберт татарин. Нет, все мне наврала старая бабка по своей злобе, а на самом деле мой отец был летчик или танкист!»
А, может, и правда? Пришел с войны герой-победитель, глянул на кроху Семена Семеновича – и затосковал. Не так-то легко перенести мирное время с его нищетой, грязными пеленками и скукой. «Да-а-а!.. На войне было проще и понятнее», – разочарованно сказал солдат. И вот он спился, скурвился, околел под забором. А Семен Семенович остался его продолжением на земле.
«Нет, все-таки не татарин», – уверенно заключил Семен Семенович, – «Танкист!» А это означало, что, может быть, Лерочка ответит