стороны других звонарей послышались перешептывания и шумные вдохи, а их взгляды украдкой забегали по сторонам.
– В воскресенье практики не будет, – заявил мистер Ходжсон, его верхняя губа дрожала. Остальные звонари выглядели столь же угрюмыми, и, хмурясь, сматывали свои канаты.
– Что… что произошло? – спросила Фэй. – Кто умер?
– Про это говорили по радио, – сказал Берти. – Париж оккупирован нацистами. Ужасные новости.
– Хуже, Берти, еще хуже, – запричитал мистер Ходжсон. – Больше никаких колокольных звонов. Запрещено до конца войны!
– Запрещено? – Голос Фэй стал выше на октаву. – Кем запрещено? Неужели можно наложить такой запрет?
– Весть пришла из епархии и военного министерства. Звон любых церковных колоколов запрещен до дальнейших распоряжений, – сказал мистер Ходжсон, а затем добавил, закатив глаза: – За исключением периода воздушных налетов.
– А как же четверть звона в воскресенье? В память о маме?
Четверть звона – долгий, длиною почти в час, процесс, для которого требовались опытные звонари. Его исполняли по особым случаям. Фэй никогда раньше не принимала в этом участия, но теперь она была готова, и мистер Ходжсон предложил устроить четверть звона в честь годовщины смерти ее матери. Фэй сомневалась – ей не нравилось, когда другие люди заставляли ее думать о маме, – но мистер Ходжсон настаивал, и она уступила.
– К сожалению, мы вынуждены его отменить, – сказал он.
– Нет, нет, это невозможно. Мой… мой первый раз. Так нечестно. Они должны сделать исключение для одной маленькой четверти звона, мистер Ходжсон, пожалуйста.
– Исключение? И почему молодые люди всегда считают, будто правила писаны не для них, а?
– Я не хочу нарушать никаких правил, мистер Ха, но послушайте, я… – Фэй понизила голос и огляделась, в то время как остальные звонари гуськом вышли из комнаты и начали опасный спуск по ступеням винтовой лестницы. – Я обнаружила новый метод.
Мистер Ходжсон вздрогнул в предвкушении. В новых методах не было ничего необычного – он и сам придумал несколько, – но он всегда был рад попробовать что-нибудь неизведанное.
– Правда? Где?
Фэй заметила, что Берти слоняется возле узкого каменного входа в звонницу.
– Берти, можешь передать папе, что я буду через пару минут?
– О, м-м, да, да, конечно, – покраснев, произнес ее друг, прежде чем повернуться боком, чтобы протиснуться к выходу.
Фэй почувствовала укол стыда за то, что спровадила Берти, но если бы он стал свидетелем того, что последовало далее, то понял бы, что в ее книге заключено нечто большее, чем просто рецепт пудинга с вареньем.
– Минутку, мистер Ха, – сказала она, расстегнув сумку, достала книгу и пролистала ее, пока не нашла клочок бумаги. – Вот. – Она протянула его мистеру Ходжсону, и тот прищурился, воспроизводя метод в голове.
– Кефо… Кефа…
– Кефапепо, – подсказала Фэй. – Не спрашивайте, почему он так называется, я сама не знаю.
– Весьма