улыбаясь. – В твоем возрасте всегда хочется восполнить все пробелы, которые успели образоваться в твоей недолгой жизни, и поэтому ты так рвешься туда. Ведь ты никогда там не жил.
– Очуметь, – я выпил газировки. – Я об этом даже не думал.
Эдуард – так его звали – всегда разговаривал очень необычно. Порой он делал такое серьезное лицо, что, казалось, будто он вот-вот начнет предъявлять мне претензии. Если бы люди глядели на наши с ним разговоры со стороны, но не слышали, им бы всегда казалось, что он меня отчитывает.
– Очевидные вещи я понимаю, – гордо пожал плечами он.
– Несмотря на возраст? – пошутил я.
– Иди отсюда, – засмеялся он, махнув на меня рукой.
– До свидания. Когда-нибудь я вернусь.
– Пока, Саид.
Когда я подошел к раздвинувшимся передо мной дверям, он меня окликнул.
– А?
– Сделай одолжение, – сказал он серьезно. – Оставайся собой и ни под кого не подстраивайся. Просто есть большой риск, что ты изменишься там. Так сопротивляйся. Навязывай свои правила, а не подстраивайся под чужие. Уж это я тебе говорю с высоты своего возраста. Надави. То, чем будешь давить ты – это лучшее, чем можно давить. Я вижу это в тебе. И не теряй того самого ценного, что ты имеешь. Не теряй совести.
В ночь перед моим вылетом мы с семьей собрались в гостиной, чтобы поесть на сухур – прием пищи перед рассветом. Мама носилась из кухни и обратно, то забыв сначала чашки, то чайничек с заваркой, то пиалу с тростниковым сахаром. Папа недовольно на нее зыркнул, потому что хотел, чтобы мы поели все вместе спокойно.
– Фариза, садись уже. Дай насладиться нашей последней на несколько будущих лет обыкновенной домашней трапезой.
Лорс очень глубоко вздохнул, ковыряя вилкой жаренную куриную ножку в панировке.
– Все… – мама оглядела стол и села, убедившись, что все на месте, и всем всего хватает. Она остановила взгляд на мне. – А когда ты постригся?
– Вчера вечером. Ты только заметила?
– Я вчера рано уснула. Как надоели твои стрижки. Должен пойти красный снег, чтобы ты решил немного отпустить волосы? Знаешь, какие они у тебя красивые? Не жидкие, как у твоего отца, а густые, мощные! Какие были у моего.
– Дал геч дойл цун6, – с почтением кивнул мой отец.
– Амин. – Произнесли мы с мамой и Лорсом.
– У моего отца вообще волос нет, – пожал плечами я.
Родители засмеялись, а Лорс, глядя перед собой, упрямо противился смеху, но губы все же скривил.
– Ты вообще в курсе, что ты кудрявый? – спросила мама.
– Кудрявый? Я?
– Да. Если бы не стригся постоянно, то знал бы.
– Мам, разве я сильно стригусь? – я наклонил голову. – Вообще-то мои стрижки не особо короткие, просто не даю волосам волю.
Я действительно не понимал ее негодования, потому что волос у меня было не много и не мало – золотая середина. Не так много, чтобы они свисали, и не так мало, чтобы их нельзя было уложить набок, как я любил.
– Делай, что хочешь, –