вспарывал!
У окна воробьи (синиц нет). Оперативка пернатых. Будто решают, как им быть: грядёт нападение ворон или ястребов, не дай бог. У всех чёрные клювики. У одного – желтоватый. Из агентурного: «Мельде говорит мне: “Я видал виды, не какой-то желторотый птенец”» Вот он прыгает с другими: «Чирик-чирик, я опытный!» – «Дурачок ты, батюшка», – правильный вывод. Оперативка пернатых к концу. Летают в тюремном дворе, который для них воля. Выбирайте волю, ребята. Любая воля – не тюрьма, не говоря о «вышке», если она впереди…
Эльза Иоганновна одинокая: ни Пруда, ни Генриха…
В домике Мельде комнатка Мельде. Диван «юность» фирмы «Авангард». Торшер новый. Ящик с бельём, папка с документами. Футляр с трубой (музыкальный инструмент). Тренога для нот, «пюпитр», добавляет Кромкин, и он музыкант. Но не трубач. В кухне перегородка, рядом – лавка, цинковое ведро с кипятильником. Ага, это у них такая «ванная». «Каждый запечник, каждый залавок и подлавок». На веранде под лавкой обувь. Вот у него дома кладовка. Там бывает трудно найти какой-нибудь предмет (реальней новый купить). Но недавно найдены «Прощай, молодость», на подошвах которых фрагменты почвы того оврага, где найден труп…
– Брата ботинки?
– Генриха. Генрих ошань болейт. Ер ист кранк[26], – добавляет для непонятливых.
В окуляре лупы немало фрагментов той почвы, того оврага или двора или подъезда, где не было трупа, но в который мог превратится человек от ударов ногами, обутыми в эту обувь. У ранта беловатые налипания. На носках – тёмные пятна. Упаковка ботинок, как хрустальных.
– А на полке?
– Лестница.
– Я про полку…
– На ней. – Эльза Иоганновна, как плохо говорящая немка. Длинный Запекайло двигает в потолке доску. Люк!
– Туда не поднимались?
– Нет, чёрт! – вопль Евграфовича. – Резал матрасы! На фига! мать!
– А ведь фигурант иногда уходит верхним окном…
Из оперативного донесения: «Объект вошёл в дом номер три и нет его, но на улице объявился. Следы от горки угля. Наверное, объект выпрыгнул на уголь из чердачного окна». Не так майор милиции виноват, как Долгиков («Обыски – мой конёк!») Хоть бы не видеть его долго.
А вот его коллега Чамаев… Усольцеву говорит тет-а-тет: «Сеня – гений, а гениев в Генпрокуратуре не хватает». Видимо, порция коньяка немалая, но приятно вспоминать такую оценку своего труда, обычно одна ругня. И в предыдущую командировку, как мама: «Сеня, ты гений». Тогда не конкретно, мол, их в Генеральной нехватка. Кромкин не какой-то романтик, готов делать карьеру.
Оконце легко открывается во двор. Внизу уголь (топят немалую печь маленького дома); с одного бока чернеет (берут ежедневно), с другого под снегом. Деревянный окованный сундук того объекта, который прыгает на уголь. Книга Ларошфуко «Максимы». Лохматый парик. В докладной: «…мужчина в ушанке на лохматой голове, лет на пятнадцать старше Мельде, который не выходил, видимо». «Видимо» нет, а в парике-невидимке, имея и походку другую, и волосы.
Опять птица! Царапает лапками раму окна. «Это ты, Аня?» – обращение к убитой в доме тридцать три на улице Нагорной Фане Пинхасик. Для родных – Аня.
Ночь, но дело – хоть не спи! И какое-то время