пережевывая тонкие стебельки и листочки, напоминавшие клевер.
– Простыла? – спросил Седой, отрываясь от немыслимо важного занятия – шебаршения палкой в горячей золе.
– Нет, мало покушала.
Седой наклонил голову влево, изучая Эрсиль, затем меланхолично сообщил:
– В тебе умер актерский талант… Умер и теперь воняет.
– Тоже мне, ценитель театра. Во мне талант воняет, а от тебя попахивает кое-чем похуже!
Седой невозмутимо отогнул воротник, понюхал.
– Твоя правда… иду мыться.
И он действительно зашагал к ручью.
«Нечестно! Все мои колкости насмарку! – досадовала Эрсиль – Что это за непоколебимое спокойствие?»
Через пять минут она подобралась к котомкам Седого: было бы верхом беспечности не воспользоваться его отлучкой. Эрсиль намеревалась выкрасть стилет, но ничего острого в принципе не нашла: всё тряпки, коробочки и бумажонки, «Тихослов Харольда» какой-то… Протрясла мешок с провизией и разочаровалась. Помимо того, что в нем отсутствовал ее кинжал, так еще из продовольствия – только фасоль в жестянках, картошка и хлеб.
– Вкусностей не ожидается, – пробормотала Эрсиль.
Ей, строго говоря, не привыкать. За три года в Онсельвальте она едала всякое. Чаще всего Эрсиль некогда было привередничать – она мчалась за врагом, который с умом непостижимой скоростью перемещался по стране и за ее пределами. Порой он оказывался буквально у черта на куличках, и Эрсиль прекращала изнурительную погоню. В понравившемся городке она снимала домик или комнату на подворье, шила у портних ладненькие платья, жакеты по фигуре, баловала себя недешевыми сладостями. Последние шесть месяцев Эрсиль обитала в Заречье. По средам она наезжала в Иоль, чтобы посетить изумительную книжную лавку и уютную кондитерскую. Эрсиль коротала дни за чтением, без особого успеха осваивала рукоделие (смастерила три корявенькие салфеточки) и решила обосноваться на берегах Морбэя вплоть до восемнадцатого ноября, но тут пожаловал Седой и все испортил…
Печальный итог. Эрсиль поморщилась. Аккуратно увязав сумки и разгладив шнуровку, она старательно придавала лицу выражение безучастное и невинное. Получалось будто бы неплохо, но Седой заухмылялся, едва очутившись на поляне:
– В вещах порылась уже?
Эрсиль надменно задрала подбородок – ха, якобы он знает все ее хитрости! А Седой стоял и отжимал волосы, отсвечивающие янтарем в редких всполохах огня. Стоял и внимательно смотрел на Эрсиль, ни капли не смущаясь, когда она поворачивалась к нему.
– Я заварю тебе чай с гвоздикой и брусничным листом… От воспалений.
– С чего такая забота? – опешила Эрсиль.
– Ну, – задумался Седой, – за два с лишним года ты уж почти как родная.
Если бы Эрсиль не сидела, то наверняка упала бы. Что ответишь на подобное заявление? Тайком прижав кулак к груди, она устремила взгляд в темноту, где мирно поскрипывали могучие ели. А свое брусничное зелье Седой все же намешал. Протянул Эрсиль