укладывала меня на покрытую кисейным покрывалом свою кровать и мягко стегала меня своим пояском – это называлось «выгнать блошек». Что за система?
Тёте очень хотелось, чтобы Мама отдала меня ей навсегда, ведь у неё не было детей! Но в это время Мама отчаянно по мне скучала и даже видела во снах, как я иду ей навстречу, и Мама с криком: Томушка! – в слезах просыпалась. И Папа приехал за мной в Куйбышев.
Мы с ним ехали через Москву, и там помню, меня поразили вдруг вспыхнувшие в небе красные буквы, какая-то электрическая реклама, по-видимому. Там же мы ехали в метро и на эскалаторе. И был страшный случай, когда нужно было войти в вагон, а я, наверно, зазевалась, и Папа меня потянул к себе, и я упала прямо головой между вагоном и платформой, я хорошо помню этот момент. Но вытащили…
А тут вскоре Мама родила мальчика Серёженьку.
Мы стали жить в большом «сорокаквартирном» доме в квартире, в которой была даже маленькая комнатка возле кухни для прислуги, в которой жила Серёженькина старушка-няня.
Во дворе был организован городской пионерский лагерь.
Дети постарше ходили в походы и на экскурсии, а с младшими устраивали игры и концерты. И вот помню своё первое выступление на публике – я выучила басню Крылова «Мартышка в зеркале увидя образ свой» и, я ужасно боясь, всё-таки прочитала её.
У меня была подружка Зинка, гораздо боевее меня, и вспоминаю, как мы с ней бегали и писали на заборе какие-то три буквы. Я не знала, что они значат, но знала, что этого делать нельзя. Что значат эти три буквы я узнала очень поздно, лет через двадцать, не меньше.
А потом мы переехали в дом, в котором мне пришлось пережить одно из самых моих страшных преступлений, память о котором сопровождает меня всю жизнь. Там же жили две девочки-одногодки, мы вместе пошли в первый класс, и играли вместе. И вот тогда уже во мне проснулось ужасное чувство – ревность. Мне показалось, что девочки – Валя и Ира – как-то больше хотят играть друг с другом, а не со мной.
И я пришла домой и плачу, по своему обыкновению.
Риточка спрашивает, что случилось?
И я, – стыдно вспомнить! – сказала ей, будто девочки говорят, что я украла у них куклу! Риточка пошла и сказала Маме. Мама допросила меня, и я упорствовала. Мама такого потерпеть не могла, и собрали общее собрание всех трёх мам с дочками. И там я продолжала утверждать, что они такое говорили шёпотом. Стыд! Не помню уже, чем дело кончилось, но с тех пор я поняла, как стыдно и страшно врать, и даже, кажется, дала себе слово, что никогда не буду врать. Т.е. любое враньё, ложь вызывают у меня нравственную рвоту.
Но в том доме, на Добролюбова, жилось всё-таки очень хорошо.
Во дворе была большая делянка, засаженная маком.
Кто и зачем посадил этот мак, не знаю, но они были очень красивы. До сих пор мак – мой любимый цветок.
Там был сарайчик, в котором жил поросёнок Борька, и за ним ухаживала и любила его больше, чем подопечного, Серёженькина нянька девка Нинка, которую Папа привёз из деревеньки.
Там