открыт и из него шёл красивый непрерывающийся звук, несмотря на то, что кто-то рядом щипает за руку (воспоминания со школьного хора проснулись в Гаше), только тут рот обязательно должен быть закрыт и хранить постоянное молчание, не смотря на то, что кто-то рядом щипает за… за жизнь, за самолюбие, за чувство собственного достоинства… За всё вместе.
– В то утро он специально пришёл ко мне в кабинет, когда меня там не было, чтобы продумать план. Да он и устроился ко мне только за тем, чтобы украсть! Он не работал! Он безобразничал! Работу портил не только себе, но и всем! Михаил Рубенской вон, тоже мой работник, пострадал от этого… от этой скотины.
– Попросим не выражаться…..
«Миха? Как? Разве сделал я ему что-то? Если сделал, то это ужасно… – Гаша быстро покачивался и смотрел в пол. – Ну нет, ну не мог же я… Что ты чувствуешь, Михаил? Главное знать веришь ли ты мне или действительно… зол?»
Гаша поднял глаза на Михаила. К тому обратились.
– Да? – Михаил встал.
– Можете подробнее рассказать, что для вас сделал Алексей Павлович?
– Да, могу, – Михаил наконец посмотрел на Гашу. Голос его был тихим, неловким, это так отличалось от его обычного жизнерадостного, уверенного голоса. – Алексей всегда делал свою работу быстро и предлагал, или даже просил коллег поделиться с ним их работой. Мы знали, что образование у него хорошее, сам он культурный, умный и выглядел очень ответственным. Вот мы и давали часть своей работы ему.
– Михаил, ну, продолжай. Скажи, как он вашу и свою работу выполнял, а?
– Не могу, Алексей Владимирович. С моих глаз всё выглядело так, что он действительно хорошо и ответственно подходил к выполнению работы.
– Рубенской, – обратился к Михаилу прокурор, – а вы видели итог его работ? Неужели никто из ваших коллег не замечал, что работу он не выполняет правильно.
– Нет, я этого не замечал. Если бы кто-то замечал, то об этом говорили бы хоть раз у кофемашины, и после этого бы никто не стал ему свою работу доверять. А так, мы не проверяли потом папки, они просто все сносились в кладовую.
– Миша, – обратился к Михаилу начальник, – ты что, защищаешь его?
– Я его не защищаю, – ответил Михаил, но обращался он не начальнику, а к судье. – На записи ведь чётко видно лицо Алексея.
– Спасибо, Михаил Сергеевич, садитесь. Потерпевший, продолжайте.
– Спасибо, Ваша честь. В общем, я его уволил. Но заподозрил, что он уже мог что-то красть. Вежливо попросил достать всё из карманов, а тот быстро бросился бежать!
– Вежливо!? Это, по-вашему, было вежливо!? Вы хотели мне карманы вывернуть, людей для этого позвали!
– Аганорёв..
Аганорёв не обращал уже внимания на замечание судьи, а теперь даже обращался к судье: – Видели же камеры! Павел Тимофеевич говорил, что камеры видели, что ничего я не брал тогда!
– Камеры действительно подтверждают, что вы тогда ничего не брали. Зачем тогда вам надо было убегать?
– Я не думал, что