черного входа, я скукоженно сидела у двери на пластиковом ящике, что служил работникам кухни табуретом. Окутанная густым и липким туманом я пыталась сжаться, и спрятаться, как черепаха, глубоко в своем теле, после увиденного на террасе убитого человека… И вдруг, появился кто-то живой!
– Это ты столько выкурила? – спросил молодой поваренок.
Пепельница была заполнена целой пачкой выкуренных мною наполовину сигарет. Курить не получалось…
– Там. Человека. Убили. Понимаешь? – говорю я Егору задыхаясь – Мертвый человек на входе в луже крови…
Один из тех веселых и задорных поваров, которых я считала глупыми малолетками и в кого я во время запары металась трехэтажным матом, старался меня подбодрить:
– Ир… Постарайся это всё забыть и жить своей жизнью.
– Я закрыла перед ним дверь!
– Но ведь не ты в него стреляла! – настаивал повар…
И он был прав. Однако я больше верила своей давней ближайшей подруге – гипертрофированной Вине.
Много лет спустя мой психотерапевт, сказал примерно то же самое:
– Смерть этого человека – вина убийц. Людей, которые в него стреляли, но не Ваша.
Благодаря совместным усилиям с психотерапевтом, имеющим внушительный опыт, мои отношения с иррациональной Виной стали сильно прохладнее.
Когда я немного вернулась в себя и к работе, перестала ругаться даже на косяки поваров, к чему они долго привыкали.
Моя следующая после трагедии рабочая смена наступила через два дня. И я, будучи добросовестным официантом, приступила к вытиранию комодов и столиков на террасе от пыли. Дверки одного из двух комодов цвета венге были покрыты темно-коричневой кирпичной пылью. При этом кирпичей вокруг не было. Мимо проходила Вера, и на мой вопрос о странной пыли, что вытиралась почему-то с трудом, удивилась матом:
– … походу, это его кровь…
Спустя три года по убийству прошел суд, куда я была вынуждена явиться в качестве свидетеля. Выполнив свой гражданский долг и почувствовав долгожданное облегчение, и была уверена, что мне больше никогда не придется вспоминать самый страшный день в жизни.
После чудовищного преступления о своей жажде жизни и свободы я забыла, как и о давнем желании и намерении переехать в Москву или Санкт-Петербург. Хуже стала ощущать усталость и вообще тело. Меньше стала чувствовать и понимать свои потребности. Больше – пить и работать на износ, как робот на автопилоте.
Несколько раз психолог Элина пыталась вернуться к страшной теме, но я, убедив себя, что все в порядке смогла убедить в этом и ее. Она была единственным в моём окружении человеком, кто не обесценивал пережитую мною катастрофу и понимал возможные последствия. Но я прислушалась к мнению большинства и не стала принимать кровожадное преступление близко к сердцу, обращать на него внимание и решила жить своей жизнью…
Это был третий по яркости день в моей жизни. Первые два – день моего зачатия и рождения, которые, к сожалению, я пока не помню. Но свой