вступление в Одессу одной из частей атамана Григорьева:
«Вообще, что же это такое случилось? Пришло человек шестьсот каких-то „григорьевцев“, кривоногих мальчишек во главе с кучкой каторжников и жуликов, кои взяли в полон миллионный, богатейший город! Все помертвели от страха, прижукнулись. Где, например, все те, которые так громили месяц тому назад добровольцев?»[88].
В первый же день подписанный Григорьевым, как «командиром 1-й бригады Заднепровской Советской дивизии и партизанов Херсонщины и Таврии», приказ № 1, обращенный к «гражданам Одессы», в частности, гласил:
«Сохраняйте порядок. Преследуйте воров, мародеров, бандитов и всех вообще, чем-либо нарушающих порядок и спокойствие мирных граждан…
Вторжение кого бы то ни было в чужой двор или жилище без согласия на то хозяина карается смертью как за бандитизм. Все обыски, аресты и реквизиции без надлежащего мандата пресекать на месте силой оружия…
Временно, до назначения постоянного коменданта, комендантом Одессы и его (так в тексте. – О. К.) окрестностей, нач. штаба 1-й бригады Заднепровской Сов. дивизии тов. Тютюнника (речь идет о бывшем заместителе командира Ударного петлюровского куреня 28-летнем Юрии Иосифовиче Тютюннике, с начала 1919 года служившем у Григорьева. – O. K.), а его помощником – тов. Сербина. Под комендантское управление занять здание штаба Одесского военного округа»[89].
Однако тем, кто, по выражению Бунина, «громил» месяц тому назад белых добровольцев, находясь в подполье, тоже было весьма непросто с непокорным атаманом. Уже в ближайшие дни Григорьев стал нарушать многие пункты своего собственного первого приказа. Приставленные к нему комиссары Ратин и Шафранский покинули атамана за невозможностью хоть как-то контролировать его деятельность (и не только с политической точки зрения).
Елена Соколовская в уже цитировавшихся воспоминаниях писала:
«…Затем история с Григорьевым. Он в Одессу вступил 6 апреля с большой помпой, встретили его торжественно. Был пленум Совета, были речи. Но в дальнейшем его отношение к нам оказалось странным. Вечером оказалось, что его войско распоряжается в наших пакгаузах, тащит все, что там есть, – шелка, сигары, табак. Нам нельзя было справиться с этим грабежом своими силами, и мы обратились к Григорьеву, а он заявил, что ничего сделать не может, потому что: как же так, его дядьки воевали-воевали, а теперь ничего не получат? Оказалось, что он, проходя по селам, распространял прокламации, чтобы „дядьки“ брали своих жен и детей и айда в Одессу. Он говорил, что в Одессе так много всего, что им хватит и с их женами, и с их семьями. Затем он хотел идти на Румынию, но тут побоялся, как бы его „дядьки“ не провалили бы.
Дело было так, что мы в первый момент могли бы арестовать Григорьева, потому что знали, что когда он вступил в Елисаветград, то его части устроили там еврейский погром… Но в это время к нам приехали Антонов-Овсеенко и тов. Подвойский (В. А. Антонов-Овсеенко