Лена Аляскина

Будешь ли ты грустить, если Бетельгейзе взорвётся?


Скачать книгу

стрит-фуда сегодняшним вечером. Или скелет «домашней» еды, приготовленной родителями Джеймс в качестве поощрения за упорную работу. Её можно было бы даже не есть, а просто вдыхать вязкий запах, который волнами вседозволенности будет расползаться по стенам комнаты: аромат рамена с яйцами и молоком или собственноручно слепленных роллов из охлаждённого риса с крабом и сливочным соусом напоминал о хрупком и стремительно закончившемся школьном времени, когда в поступление, переезд из папиной квартиры, получение возможности выступать на сцене верилось примерно как в возможность Вояджера поймать сигнал из глубокого космоса, мысленно Миша отмечал эти детали, связывающие его с ушедшим, красной подводкой.

      Почему-то именно самые короткие, быстрые и яркие периоды ранней юности посадили внутри него ростки-зачатки протягивающей к другим людям руки личности чрезмерно болезненно, словно вся почва внутренностей его была по зёрнышку изодрана нескончаемым ожиданием. «В какой момент начали возникать подобные мысли?» – «Я не могу сказать точно». – «Самое раннее, что вы помните». – «Мне было тринадцать, когда я попытался сбежать из дома. Мне казалось, что если я пропаду, то отец будет очень зол».

      Уже подкатывал к горизонту-паргелию мягкий шлейф рассеявшегося синестекольного неба, опалял, как транспарантом инея, кроны веймутовых сосен в тех местах, где палитра увядающей природы ещё не успела тронуть девственно салатовую окраску, оставив после себя одинокие бумажные пакеты домов лежать врассыпную: подарочные обёртки и ломкость стен, завязанных штукатуркою, как бантом. Они плелись по дороге, измазанной зарёю и шелухой прохлады, по равнинной линейке, как годы назад со средней школы через весь Рабит-Крик, Миша придерживал рюкзак со сменной одеждой и старался не споткнуться о камни, Уэйн в карманах держала худощавые руки, – её как-то пугающе покачивало через каждый метр, может, от ветра, может, от такой же семитонной слабости. В любом случае, минуя сплетения трупов мать-и-мачехи и белёсого сока сорванных стеблей, она не смотрела на Мишу, а когда посмотрела – тот едва не рухнул, запнувшись о бордюр, наземь.

      «Но вас не остановила эта мысль?» – «Нет, мне нравилось думать об этом. О чужих страданиях всегда приятно думать, если ненавидишь себя. Имеет ли это смысл?»

      – Ты хоть моргай. Всё нормально? – ровно и вкрадчиво спросила – ухмыльнулась и спросила – она, бросив звуки куда-то в витрины парикмахерских, и вопрос стукнулся о светящееся, позолоченное стекло; у неё всё получалось таким – гладким, непрерывистым, сухим, но Миша всё равно вздрагивал каждый раз и не мог понять, почему. – Это и есть тот самый экзистенциальный кризис первой четверти жизни?

      Он посмотрел на вязаный пейзаж с овечками, пасущимися внизу её разносоставной кофты.

      – Всё в порядке, – улыбнулся он, пытаясь вспомнить, как правильно дышать.

      За обрывком